Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

У-ух, совершенно другая сцена, Сан-Франциско всегда такой, всегда придает мужества твоим убеждениям — "Этот город проследит чтоб у тебя получилось так как пожелаешь, с оговорками которые очевидны, в камне и памяти" — Или такие — таким образом — это вот чувство "Ух О Переулок, раздобуду себе пузырь токайского и выпью по пути" — единственный город который я знаю где можно открыто кирять на улице на ходу и никто не почешется — все шарахаются от тебя как от ядовитого моряка О настоящий Джо МакКой только что с Лурлайна — "есть кто-нибудь из мойщиков бутылок?" — "Не-а, лишь старый облезлый палубный матрос, ходил на Гонконг и Сингапур и обратно наверно чаще чем хлестал винище на задворках Харрисона" -

Харрисон это та улица на которую приходит автобус, на швартовку, и мы выписываем каракули еще семь кварталов на север до Седьмой Улицы, где он сворачивает в уличную толчею воскресенья — и вот вам все ваши Джо на улице.

Везде что-то происходит. Вот идет Длиннохвостый Чарли Джо из Лос-Анжелеса; чемодан, светлые волосы, спортивная рубашка, на запястье часы с толстенным браслетом, с ним Минни О'Пёрл, развеселая девчонка которая поет с бандой у Руи — "Ну и?"

Вон негры-носильщика Компании Грейхаунд, Ирвин писал что они как Магометанские Ангелы если не ошибаюсь — отсылают ценный груз в Психтаун и Лунтаун и Лунный-Свет в Колорадо бар где они сегодня вечером будут гудеть с девками посреди разворачивающихся автомобилей и Отэя Спенса по ящику — вниз в негритянские жилые кварталы, куда мы забрели утром, с виски и вином и улякукали там с сестренками из Арканзаса которые видели как вешали их отца — Какое понятие могло у них сложиться об этой стране, этой Миссиссиппи… Вот они, опрятные и хорошо одетые, безупречные галстучки и воротнички, одеваются чище всех в Америке, предъявляют свои негритянские лица нанимателю-судье который судит резко на основании их отэйных безупречных галстуков — некоторые в очках, в кольцах, вежливые пыхатели трубками, студентики, социологи, все это мы-все-знаем-великую-тусовку-в-отэе которое я так хорошо знаю в Сан-Фране — звук — Я танцую сквозь этот город с большим мешком за плечами поэтому надо подсуетиться чтоб ни в кого не врезаться но тем не менее в темпе пробраться по этому параду Маркет-Стрит — Слегка пустынному и опустошенному, воскресенье — Хоть на Третьей Улице и будет полно народу, и великие огромные Парии лают в дверях и обсуждают Чрева Божественности, все это по-собачьему четко вкупе — Я обсираясь и пердя пру вверх по Кирни, к Чайнатауну, заглядывая во все витрины и все лица чтоб увидеть куда показывает Ангел в этот прекрасный и совершенный день -

"Ей-Богу подстригусь у себя в номере," говорю я, "и сделаю так чтоб это было нечто" — "Потому что первым делом я нагряну в этот отэйный сладкий саксофонный Погребок." Где немедленно влезу в воскресный дневной сейшак. О они все там будут, девчонки в темных очках и светловолосые, брюнетки в симпотных пиджачках под боком у своего мальчонки (Мужчинки) — поднимая стаканы с пивом к губам, всасывая сигаретный дым, биясь под биение бита Брю Мура совершеннейшего тенор-саксофона — Старина Брю будет торчать по бражке, да и я тоже — "Постукаю ему по ногтю на ноге," думаю я — "Послушаем что певцы нам сегодня скажут" — Поскольку все лето я обеспечивал себя своим собственным джазом, распевая на дворе или в доме по ночам, где бы то ни было мне надо услышать какой-нибудь музыки, увидеть куда наливает Ангел, по каким лестницам спускается она, и с отэйными джазовыми днями в ночном клубе Мори О'Тэй все окэй — музыка — Поскольку все эти протокольные хари только сведут тебя с ума, единственная истина это музыка — единственное значение без значения — Музыка сливается с сердцебиенной вселенной и мы забываем бит мозга.

Я в Сан-Франциско и я приму его в себя целиком! Невероятны те вещи что я видел.

Я проваливаю с дороги двоих филиппинских джентльменов пересекающих Калифорнию. Валю проездом в Отель Белл, рядом с китайской спортплощадкой, и вхожу вовнутрь заказать себе комнату.

Служитель немедленно без лишних слов вдруг старается мне угодить, а холле сидят женщины и сплетничают по-малайски, я содрогаюсь от мысли что за звуки донесутся сквозь окно со двора, все такие китайские и мелодичные, я слышу даже припевы французской болтовни, от хозяев. Попурри гостиницы номеров в темных ковровых вестибюлях, и старые скрипучие ночные ступеньки и мигающие настенные часы и 80-летний согбенный мудрец за узорной решеткой, с открытыми дверями, и кошки — Служитель приносит мне обратно мою сдачу покя я жду с ожидающе приотворенной дверью. Вытаскиваю свои крохотные алюминиевые ножнички которыми и пуговиц-то со свитера не срезать, но все равно режу ими себе волосы — Затем изучаю что получилось с помощью зеркал — Окей, потом иду все-таки бриться. Приношу горячей воды и бреюсь и подравниваюсь а на стенке голый календарь с девчонкой-китаянкой. Много же чего я смогу с календарем. ("Что ж," говорил один бич другому в варьете, два англичашки, "я имею ее сейчас.")

В жарких маленьких язычках пламени.

Я выхожу и пускаюсь по улице переходя на Колумбус и Кирни, рядом с Варварским Берегом, и бродяга в длинном бичевском пальто выпевает мне "Когда мы в Нью-Йорке переходим улицы мы их переходим! — Не хрен мне тут ждать!" — И оба мы рвем через дорогу и перебегаем прямо среди машин и перепуливаемся фразами про Нью-Йорк — Потом я добираюсь до Погребка и запрыгиваю в него, крутые деревянные ступеньки, в обширном зале погреба, сразу направо комната с баром и эстрадкой-отэем где теперь когда я возвращаюсь Джек Мингер дует в трубу а у него за спиной Билл безумный светловолосый пианист знаток музыки, на барабанах этот грустный паренек с потным симпатичным лицом у которого такой безрассудный бит и крепкие запястья, а на басу я не могу разглядеть кто там покачивается в темноте с бородой — Тот или иной чокнутый Вигмо — но это не сейшен, это постоянная группа, слишком рано, вернусь попозже, я уже слышал все идеи Джека Мингера до единой у него одного вместе с группой, но сначала (пока я просто заглянул в книжную лавку оглядеться) (и девушка по имени Соня симпатично подошла ко мне, лет 17, и сказала: "О ты знаешь Рафаэля? Ему деньги нужны, он ждет у меня дома") (а Рафаэль это старый мой нью-йоркский кореш) (а еще про Соню будет потом), я вбегаю туда и уже собираюсь развернуться и свингануть оттуда как вижу кошака похожего на Рафаэля, в темных очках, он под самой эстрадой разговаривает с какой-то чувихой, поэтому я подбегаю (быстрыми шагами) (чтобы не лажать бита музыкантам пока те лабают себе дальше) (какую-то песнюшку типа "Слишком Рано") смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечает болтая со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь — Поэтому трубач играющий свое соло недоумевает что это такое он видит, зная меня издавна как вечно сумасшедшего, что вбежал поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал — Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшен. Креветки! Цыпленок! Свиные ребрышки! Захожу к Сунь Хьонг Хунгу и сажусь там у их нового бара заказывая холодные пива у невероятно чистоплотного бармена который не перестает протирать стойку и полировать стаканы и даже промакивает пару раз под моим пивом и говорю ему "У вас славный чистенький бар," и он отвечает "Совсем новый" -