Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

Я просыпаюсь утром в семь а моя половая тряпка до сих пор сохнет на скале, как женская голова с волосами, как покинутая Гекуба, и озеро просто затуманенное зеркало в миле внизу откуда вскоре во гневе восстанут леди озера и всю ночь напролет я едва глаза мог сомкнуть (слышу слабый гром у себя в барабанных перепонках) потому что мыши, крыса и два молодых оленя куродуролесили вокруг, олени нереальные, слишком худосочные, слишком странные чтобы быть настоящими, но тем не менее какие-то новые виды таинственных горных млекопитаюших — Они вычистили полностью тарелку холодной вареной картошки которую я им выставил — Мой спальник сплющился перед новым днем — Я пою у печки: "Оу кофе, ты выглядишь прекрасно когда варишься" -

"Оу оу леди, ты выглядишь прекрасно когда любишь"

(леди Северного Полюса пение которых я слышал в Гренландии)

Туалет мой это маленькая островерхая деревянная уборная на краю прекрасного дзэнского утеса с валунами и скальными сланцами и старыми узловатыми деревьями, остатками деревьев, пнями, выдранными, измученными, нависающими, готовыми сорваться вниз, бессознательными, Та Та Та — дверь которую я подпираю камнем чтоб не закрывалась, выходит на обширные треугольные горные стены по ту сторону Горловины Молнии к востоку, в 8.30 утра дымка сладка и чиста — и мечтательна — Ручей Молния множит свой рев — вступают Три Дурня, а Шалл и Коричный подпитывают его, и еще дальше, Хлопотный Ручей, и за ним, другие леса, другие первобытные участки, иные в наростах скалы, прямиком на восток до Монтаны — В туманные дни вид с моего седалиша подобен китайскому дзэнскому рисунку серых пустот тушью по шелку, я наполовину ожидаю увидеть двух посмеивающихся старых бродяг дхармы, или одного в тряпье, возле пня с козлиными рогами, одного с метлой, другого с пером для письма, пишущего стихи о Посмеивающихся Камышах В Тумане — говорящего: "Ханьшан, каково значение пустоты?"

"Шите, ты вымыл сегодня утром пол в кухне?"

"Ханьшан, каково значение пустоты?"

"Шите, ты вымыл — Шите, ты вымыл?"

"Хе хе хе хе."

"Почему ты смеешься, Шите?"

"Потому что мой пол вымыт."

"Тогда каково значение пустоты?"

Шите берет свою метлу и метет пустое пространство, как я однажды видел как это делает Ирвин Гарден — они бредут прочь, посмеиваясь, в тумане, и остаются лишь несколько ближайших камней и наростов что мне отсюда видно а выше, Пустота уходит в Облако Великой Истины верхних туманов, ни единой чернеющей рамы нет, это гигантский вертикальный рисунок, показывающий 2 маленьких учителей а затем пространство бесконечно над ними — "Ханьшан, где твоя тряпка?"

"Сушится на скале."

Тысячу лет назад Ханьшан писал стихи на утесах вроде вот этого, туманными днями вроде вот этого, а Шите подметал монастырскую кухню метлой и они посмеивались вместе, и Императорская Рать приходила издалека и исширока чтобы найти их а они лишь убегали, прячась, по трещинам и пещерам — Неожиданно я вижу как Ханьшан появляется перед моим Окном указывая на восток, я смотрю туда, там только Ручей Три Дурня в утренней дымке, смотрю обратно, Ханьшан исчез, опять смотрю на то что он мне показал, там только Ручей Три Дурня в утренней дымке.

Что еще?

Потом наступают долгие дневные грезы о том что я сделаю когда выберусь отсюда, из этой горновершинной западни. Просто дрейфовать и брести вниз по этой дороге, по 99-ке, поститься, может только филе миньон на горячих угольях как-нибудь вечерком на пересохшем дне реки, с хорошим винцом, а наутро дальше — в Сакраменто, Беркли, наверх к домику Бена Фагана и перво-наперво прочесть это хайку:

— может доспать у него на травке во дворе той же ночью, по крайней мере хоть одну ночь в гостинице Чайнатауна, одну долгую прогулку по всему Фриско, один большой китайский два большиих китайских обеда, увидеть Коди, увидеть Мэла, поискать Боба Доннелли и остальных — кой-чего тут и там, подарок для Ма — к чему строить планы? Буду просто дрейфовать по дороге посматривая на неожиданные события и не стану останавливаться до самого Мехико.

У меня тут наверху есть книжка, признания бывших коммунистов которые бросили это дело как только признали его тоталитарную звериную сущность, Божество Потерпевшее Крах называется (включая один скучнейший О ужасно скучный отчет Андре Жида этого старого посмертного зануды) — все что у меня есть, в смысле почитать — и я впадаю в депрессию при мысли о мире (О что это за мир, где дружбы перечеркивают вражду сердца, люди сражаются за то, что у них есть для сраженья, везде) мире всяких ГПУ и шпионов и диктаторов и чисток и полночных убийств и марихуанных революций с ружьями и бандами в пустыне — вдруг, просто настроившись на Америку через наблюдательское радио слушая остальных парней во время их сеанса трепа, я слышу счет футбольных матчей, разговор о таком-то-и-таком-то "Бо Пеллигрини! — ну и кабан!! Я не разговариваю ни с кем из Мэриленда" — и хохмы и лаконичную задержку, я понимаю: "Америка свободна как этот свободный ветер, вон там, по-прежнему свободна, свободна так же как и когда у этой границы не было имени чтобы называть вон то Канадой и по пятницам вечерами когда Канадские Рыбаки приезжают на старых машинах по старой дороге за каровым озером" (которое мне видно, огоньки по пятницам ночью, тогда сразу же приходят в голову их шляпы и снасти и блесны и лески) "вечерами в пятницу приходил лишь безымянный индеец, Скагит, и там стояло лишь несколько бревенчатых фортов, а здесь внизу пути-дороги, и ветры обдували свободные ноги людей и свободные рога оленей, и по-прежнему обдувают, но только свободные радиоволны, свободную молодую дичь которую Америка несет по радио, студентики, бесстрашные свободные мальчишки, за миллион миль от Сибири всё это и Америкэй пока еще старая добрая страна —»

Ибо вся опаленная головней тьма-скорбь мыслей о Россиях и заговорах во имя убийства душ целых народов, рассеивается когда просто слышишь: "Боже мой, счет уже 26-0 — они не могли ничего набрать сквозь линию" — "Совсем как Все Звезды" — "Эй, Эд когда ты спускаешься со своего поста?" — "Он сейчас правильный, он захочет сразу домой поехать" — "Могли бы взглянуть на Ледниковый Национальный Парк" — "Поедем домой через Пустоши в Северной Дакоте" — "Ты имеешь в виду Черные Холмы" — "Я не разговариваю ни с кем из Сиракуз" — "Кто-нибудь знает хорошую сказочку на сон грядущий?" — "Эй уже полдевятого, пора закругляться — 33 десять-семь до завтрашнего утра. Спокойной ночи" — "Хо! 32 десять-семь до завтра — Приятных снов" — "Ты сказал, что у тебя приемник Гонконг ловит?" — "Ну док, слушай, хиньгья хиньгья хиньгья" — "Ну заладил, спокойной ночи" -