Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

"Нет на скачки в моей машине нельзя!" кричит она -

"Ладно — " "Мы вернемся" — Мы все окружаем ее восхищаясь, немного сидим, у нас даже есть долгие молчания во время которых она тогда поворачивается и начинает на нас смотреть, и в конце концов обращается к нам:

"Вы что чуваки задумали" — "в любом случае" — чихает — "Ух," говорит она — «Расслабьтесь» — "В том смысле, что знаете?" — "Типа, знаете?" -

Ага, мы все соглашаемся но не можем все одновременно влезть поэтому отчаливаем на скачки но переезд Рафаэля отнимает у нас все время и в конце концов Коди начинает соображать что мы снова опоздаем на первый заезд — "Я опять пропущу ежедневный двойной?" неистово кричит он — показывая свой раскрытый рот и зубы — он в самом деле по-серьезному.

Рафаэль выуживает все свои носки и шмутки а Соня говорит, "Слушай, я не хочу чтобы все эти старые кошки знали про мою жизнь — Я живу, видишь — "

"Это клево," говорю я, а самому себе: совершенно серьезная девчоночка серьезно влюбленная — У нее уже есть новый мальчик и это то что она хочет сказать — Мы с Саймоном поднимаем большие альбомы пластинок и книги и сносим их вниз к машине где дуется Коди -

"Эй Коди," говорю я, "поднимись поглядеть на симпатичную девчонку — " Ему не хочется — в конце концов я говорю "Нам нужны твои мускулы чтоб все это перетащить" и тогда он идет но когда мы уже всё уладили и опять сидим в машине готовые ехать, и Рафаэль говорит "Фу! ну всё!" Коди произносит:

"Хмф, мускулы"

Нам надо доехать до новой квартиры, и там я впервые замечаю прекрасное пианино. Хозяин, Эрман, еще даже не вставал. Левеск тоже здесь живет. Рафаэль по крайней мере оставит тут пожитки. Уже слишком поздно и для второго заезда поэтому мне наконец удается убедить Коди не ездить на скачки вовсе а поехать в следующий раз, завтра проверить результаты (позже выясняется что он бы продулся), и просто покайфовать денек ничем особенным не занимаясь.

Поэтому он вытаскивает свою доску и играет в шахматы с Рафаэлем чтобы расколотить того в отместку — Его злость уже поумерилась с той точки когда он пихал Рафаэля локтями разворачивая машину так что Рафаэль вопил "Эй зачем ты меня бьешь? Почему же ты не думаешь — "

"Он бьет тебя потому что обижен что ты наколол его и заставил перевозить его барахло а он теперь опоздал на бега. Он тебя карает!" добавляю я, пожимая плечами — Теперь Коди, услышав что мы так разговариваем, кажется явно доволен и они разыгрывают большие злые шахматные партии, где Коди вопит "Попался!" пока я проигрываю большие громкие пластинки, Онеггера, а Рафаэль крутит Баха — Мы только и делаем что придуриваемся, а на самом деле я гоняю за двумя картонками пива.

Тем временем хозяин, Эрман, который спал у себя в комнате, выходит, немного наблюдает за нами, и возвращается в постель — Ему до фонаря, ему хватает той музыки что ревет для него — Это пластинки Рафаэля, Реквиемы, Вагнер, я прыгаю и запускаю Телониуса Монка -

"Это смешно!" вопит Рафаэль изучая свою безнадежную шахматную позицию — Затем позже: "Помрэй ты не даешь мне закончить эндшпиль, ты стягиваешь все шахи с доски, поставь их обратно, чё — " а Коди срывает фигуры с доски и снова швыряет их так быстро что я вдруг спрашиваю себя а не мелвилловский ли он Шулер играющий в баснословно скрытные честные шахматы.

Потом Коди уходит в ванную и бреется, а Рафаэль тяжело опускается за пианино положив один палец на клавиши.

Ударяет одну ноту затем две и снова одну -

Наконец он начинает играть мелодию, прекрасную мелодию никем не слыханную прежде — хоть Коди, с бритвой у подбородка, и заявил что это "Остров Капри" — Рафаэль пускается раскладывать задумчивые пальцы по аккордам — довольно скоро у него весь сонатный этюд выходит так изумительно что получаются связки и припевы, возвращается к своим припевам со свежими новыми темами, поразительно как неожиданно он выплямкивает совершенный нотный плач возобновляя свою Песнь Итальянской Птицы Любви — Синатра, Марио Ланца, Карузо, все поют эту птичье-чистую ноту виолончельной печали какая видна у грустных Мадонн — их притягательность — у Рафаэля притягательность как у Шопена, мягкие понимающие пальцы с разумением возложенные на клавиатуру, я отворачиваюсь от окна возле которого стою и неотрывно гляжу на играющего Рафаэля думая. "Это его первая соната — " Я замечаю что все тихонько слушают, Коди в ванной а старина Джон Эрман в постели, уставясь в потолок — Рафаэль играет на одних белых клавишах, как будто в предыдущей жизни возможно (помимо Шопена) он мог быть неизвестным органистом в звоннице игравшим на древнем готическом органе без минорных нот — Поскольку он делает все что ему хочется со своими мажорными (белыми) нотами, и извлекает неописуемо прекрасные мелодии которые неуклонно становятся более трагичными и разбивают сердце, он чистая птица певчая, он сам это сказал, "Я чувствую себя птичкой певчей," и сказал он это так сияюще. Наконец у окна пока я слушаю, каждая нота совершенна и впервые в его жизни он за пианино перед серьезными слушателями вроде преподавателя музыки в спальне, становится так грустно, песни слишком прекрасны, чисты как и его высказывания, показывая что рот у него так же чист как и рука — его язык так же чист как и рука так что рука его знает куда идти за песней — Трубадур, Трубадур раннего Возрождения, играет на гитаре для дам, заставляя их плакать — Меня он тоже заставляет плакать… слезы наворачиваются мне на глаза когда я это слышу.

И я думаю "Как же давно это было я стоял у окна, когда был учителем музыки в Пьерлуиджи и открыл нового гения в музыке," у меня в самом деле бывают такие грандиозные мысли — означает что в предыдущем перерождении я был мной а Рафаэль новым гениальным пианистом — за занавесями всей Италии плакала роза, и луна освещала птицу любви.

Затем я представляю себе как он играет вот так, со свечами, как Шопен, даже как Либрейс, бандам женщин вроде Розы, заставляя их плакать — Л воображаю себе это, зарождение спонтанного виртуоза-композитора, чьи работы записываются на магнитофон, потом переписываются нотами, и который следовательно «пишет» первые свободные мелодии и гармонии мира, которые должны быть древней нетронутой музыкой — Я вижу, фактически, он возможио даже более великий музыкант нежели поэт а поэт он великий. Потом я думаю: "Значит Шопен получил своего Урсо, и теперь поэт дует как по пианино так и по языку — " Я рассказываю все это Рафаэлю, который едва ли не верит мне — Он играет еще одну мелодию в любом случае такую же прекрасную как и первая. И так я понимаю что он может делать это всякий раз.

Сегодня тот вечер когда нас должны фотографировать для журнала поэтому Рафаэль вопит на меня "Не причесывайся — пускай волосы останутся непричесанными?"