Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

Но даже Небесный червь времени выедает внутренности у Брю, так же как и у меня, как и у вас, и так трудно жить в мире где стареешь и умираешь, зачем быть дис-гармоничным?

Давайте будем как Дэйвид Д'Анджели, давайте молиться стоя на коленях каждый сам по себе — Давайте скажем "О Мыслитель всего этого, будь добр" — Давайте умилостивим его, или это, чтобы оно было добрым в тех своих мыслях — От него требуется только думать добрые мысли, Господи, и мир спасен — А каждый из нас и есть Бог — Что ж еще? И что еще если мы молимся стоя на коленях в уединенности?

Я сказал свой мир.

У Мэла мы тоже побывали (Мэл Именователь, Мэл Дэмлетт), после сейшена, и вот он в своей аккуратной матерчатой шапочке и аккуратной спортивной рубашечке и в клетчатом жилете — но бедняжка Малышка его жена заболела от Миллтаунов, и вся изводится когда он выходит с нами выпить — Это я сказал Мэлу за год до этого, услышав что он спорит и ссорится с Малышкой, "Целуй ее живот, просто люби ее, не сражайся" — И это действовало целый год — Мэл лишь работает доставщиком телеграмм в Западном Союзе, гуляет по улицам Сан-Франциско с тихими глазами — Мэл вежливо идет со мною теперь туда где у меня в выброшенном ящике из-под китайской бакалеи запрятана бутылка, и мы немного чествуемся как встарь — Он больше не пьет но я говорю ему "Эти несколько глотков пускай тебя не беспокоят" — О Мэл был еще тот любитель! Мы валялись на полу, радио на всю катушку, пока Малышка была на работе, с Робом Доннелли мы валялись там холорным туманным днем и просыпались только чтобы взять еще пузырь — еще квинту Токая — чтоб выпить ее под новый взрыв разговоров, потом все втроем засыпали на полу снова — Самый худший запой что у меня был — три дня такого и ты больше не жилец — И в этом нет нужды

Господи будь милостив. Господи будь добр как бы тебя ни звали, будь добр — благословляй и наблюдай.

Следи за теми мыслями, Господи!

Все у нас этим и закончилось, пьяные, фотки наши сняты, и спали у Саймона а наутро были Ирвин и Рафаэль и я теперь уже неразрывно сплетенные в своих литературных судьбах — Считая что это важная вещь -

Я стоял на голове в ванной чтобы подлечить ноги, после всего пиенья-куренья, а Рафаэль открывает окошко ванной и вопит "Смотрите! он стоит на голове!" и все несутся позыбать, включая Лазаря, и я говорю "Гов-вно."

Поэтому Ирвин позже в тот же день говорит Пенни "О иди постой на голове на перекрестке" когда та спросила его "О что же мне делать в этом безумном городе с вами безумными парнями" — Ответ достаточно законный но детишкам не следует драться. Потому что мир охвачен пламенем — глаз в огне, то что он видит в огне, самое видение глазом в огне — это лишь означает что все кончится чистой энергией и даже не ею. Это будет блаженственно.

Я обещаю.

Я знаю потому что вы знаете.

К Эрману, наверх, на этот странный холм, мы отправились, и Рафаэль сыграл нам свою вторую сонату для Ирвина, который не совсем понял — Но Ирвину нужно понять так много про сердце, про то что сердце говорит, что у него нет времени понимать гармонию — Мелодию-то он понимает, и климактические Реквиемы которыми дирижирует для меня, как бородатый Леонард Бернстайн, в громадных рукопростертых финалах — На самом деле я говорю "Ирвин, из тебя выйдет хороший дирижер!" — Но когда Бетховен вслушивался в свет, и на горизонте его городка был виден маленький крест, его костлявая скорбная голова понимала гармонию, божественный гармоничный мир, и никогда не было никакой нужды дирижировать Симфонией Бетховена — Или вести его пальцы по сонатам -

Но все это разные формы одного и того же.

Я знаю что непростительно перебивать историю таким вот трепом — но я должен снять его со своей груди иначе умру — Умру я безнадежно -

И хотя умирать безнадежно не есть в самом деле умирать безнадежно, и это всего лишь золотая вечность, это не по-доброму.

Бедолага Эрман к этому времени пластом лежит от лихорадки, я выхожу и вызываю ему врача, который говорит, "Мы ничего не можем сделать — скажите ему чтоб пил побольше соков и отдыхал."

А Рафаэль вопит "Эрман ты еще должен показать мне музыку, как играть на пианино!"

"Как только полегчает"

Печальный день — На улице убывающего дикого солнца Левеск-художник выделывает тот безумный лысоголовый танец который меня так напугал, будто танцевал сам дьявол — Как эти художники могут такое принять? Он вопит какие-то насмешки кажется — Троица, Ирвин, Рафф, я отправляется этой одинокой тропой — "Я чую дохлого кота," говорит Ирвин — "Я чую дохлого славного китайца," говорит Рафаэль, как и прежде подобрав руки в рукава широко шагая в сумерках вниз по отвесной тропе — "Я чую дохлую розу," говорю я — "Я чую сладкое старье," говорит Ирвин — "Я чую Власть," говорит Рафаэль — "Я чую печаль," говорю я — "Я чую холодную розовую лососину," добавляю я — "Я чую одинокую сладкогоречь паслена," говорит Ирвин -

Бедняга Ирвин — Я смотрю на него — Мы знаем друг друга пятнадцать лет и не отрывали друг от друга тревожных взглядов в пустоте, теперь это подходит к концу — будет темно — мы должны быть мужественными — не мытьем так катаньем мы выберемся на счастливое солнышко своих мыслей. Через неделю все это будет забыто. К чему умирать?

Мы грустно заходим в дом с билетом в оперу, данным нам Эрманом который не сможет пойти, велим Лазарю принарядиться к своему первому в жизни вечеру в опере — Мы завязываем ему галстук, выбираем ему рубашку — Мы причесываем его — "Чё я там буду делать?" спрашивает он -

"Просто врубайся в людей и в музыку — будет Верди, давай я тебе всё расскажу про Верди?" вопит Рафаэль, и объясняет, заканчивая объяснение длинным пассажем про Римскую Империю — "Ты должен знать историю! Ты должен читать книжки! Я скажу тебе какие книжки читать!"

Саймон тоже там, нормалёк, мы все берем такси до оперы и высаживаем там Лазаря и едем дальше увидеться в баре с МакЛиром — Патрик МакЛир поэт, наш «недруг», согласился встретиться с нами в баре — Мы высаживаем Лазаря среди голубей и людей, внутри огни, оперный клуб, отдельный шкафчик в гардеробе, ложи, драпировки, маски, будут давать оперу Верди — Лазарь увидит все это погруженным в гром — Бедный пацан, он боится входить туда один — Он волнуется что скажут о нем люди — "Может с девчонками познакомишься!" подталкивает Саймон и действительно толкает его. "Иди, развлекайся, ну же. Целуй их и щипай их и мечтай об их любви."

"Ладно," соглашается Лазарь и мы видим как он скачет в оперу в своем сборном костюме, галстук развевается — целая жизнь для «Симпатяги» (как звала его учительница в школе) жизнь скачек в оперы смерти — оперы надежды — чтобы ждать — наблюдать — Целая жизнь снов о потерянной луне.