Генри Миллер - Нексус

Нет ничего такого, что, однажды утратив,

нельзя было бы возвратить.

Кто это говорит? Бог внутри нас. Адам, уцелевший после пожара и потопа. И ангелы.

Задумайтесь, циники! Если искупление недостижимо, разве существовала бы любовь? Даже любовь к себе?

Возможно, Рай, который я так отчаянно старался обрести вновь, уже не был прежним… По эту сторону магического круга время летит с космической скоростью.

Чем был этот утраченный Рай? Что было в нем самым важным? Возможность переживать порой миги блаженства? Или вера, которую вдохнула в меня любимая? Вера в мои силы. Или то, что мы были связаны так же тесно, как сиамские близнецы?

Каким простым и ясным все предстает сейчас. Всю мою историю можно изложить в нескольких словах: я утратил способность внушать любовь. Тьма окутала меня. Страх навсегда потерять любимую застлал глаза. Было бы легче, если б она умерла.

Потерянный и несчастный, блуждал я во тьме, которую сам же и породил, как если бы за мной неотступно следовал демон. В состоянии душевного смятения я иногда становился на четвереньки и, подобно зверю, хватал голыми руками и душил, мял, кромсал все, что, по моему мнению, угрожало моему домашнему очагу. Как-то под руку мне подвернулась кукла, как-то — дохлая крыса. А однажды — кусок засохшего сыра. Я «убивал» днем и ночью. И чем больше убивал, тем быстрее множились ряды моих врагов и противников.

Как необъятен мир фантомов! Поистине неистощим!

Почему я не покончил с собой? Я пытался, но у меня ничего не вышло. И тогда я решил, что проще свести жизнь к минимуму.

Жить только разумом, одним разумом — надежный путь к полной пустоте. Это все равно что стать жертвой вечно работающей машины, которая тебя крутит, дробит и перемалывает.

Машина разума.

«Любить и ненавидеть, принимать и отвергать, держать крепко и отталкивать, страстно желать и пренебрегать — в этих противоречиях болезнь разума».

Соломон не сказал бы лучше.

«Если откажешься и от победы, и от поражения, — говорится в „Дхаммападе“ [15], — будешь спать без страха».

Если!…

Трус же, подобный мне, предпочитает терпеть бесконечную круговерть сознания. Он знает, как и хитрый хозяин, которому служит, что машина когда-нибудь остановится, и тогда он взорвется, как погасшая звезда. Это будет не смерть… но уничтожение!

Характеризуя странствующего рыцаря, Сервантес пишет: «Странствующий рыцарь путешествует по всему свету, заезжая в самые укромные уголки, он не боится запутанных лабиринтов и на каждом шагу совершает невозможное; он изнемогает от палящего солнца в безлюдной пустыне или, напротив, стоически выносит зимний холод и стужу; его не могут испугать львы, он не боится демонов и драконов — вот так, в постоянных подвигах, и проходит его жизнь».

Удивительно, как много общего у дурака и труса со странствующим рыцарем. Дурак хранит веру наперекор всему, он не теряет ее даже в самой безнадежной ситуации. Трус презирает все опасности, рискует по-крупному, ничего не боится, абсолютно ничего, кроме утраты того, что он изо всех сил пытается удержать.

Язык чешется сказать, что любовь не может превратить человека в труса. Настоящая любовь, наверное, нет. Но кто из нас знал настоящую любовь? Кто умеет так любить и верить, что скорее продаст душу дьяволу, чем позволит, чтобы любимого человека терзали, убивали или унижали? Кто столь велик и могуществен, что оставит трон ради своей любви? Иногда встречаются отдельные великие личности, которые смиренно принимают жребий, держатся в стороне и молча страдают. Как быть? Жалеть их или восхищаться ими? Но даже самые великие из этих страдальцев не в состоянии восклицать, прогуливаясь с ликующим видом: «Все прекрасно в этом лучшем из миров!» «Чистая любовь (она, несомненно, существует только в нашем воображении), — писал некто, вызывающий мое неподдельное восхищение, — предполагает, что дающий даже не догадывается, что он дарует и кому, и менее всего знает, как приняли его дар».

От всей души говорю: «D'accord» [16]. Правда, сам я никогда не встречал человека, способного на такую любовь. Возможно, до нее могут возвыситься лишь те, кто не испытывает более потребности быть любимым.

Освободиться от любовных оков, сгореть, как свеча, растаять в любви, расплавиться любовью — какое блаженство! Но разве такой жребий подходит нам — слабым, гордым, тщеславным собственникам… ревнивым, завистливым, неуступчивым, злопамятным? Конечно, нет.

Нам — вечная круговерть в вакууме сознания. Нам — отчаяние, бесконечное отчаяние. Зная, что нам нужна любовь, сами мы перестали ее давать и потому перестали получать.

Несмотря на нашу постыдную слабость, даже мы иногда способны испытывать мгновения бескорыстной, искренней любви. Кто из нас, говоря о недоступном объекте своего обожания, не повторял в упоении: «Пусть она никогда не будет моей! Главное — она есть и я могу ее вечно боготворить и обожать!» И хотя эта экзальтация может показаться необоснованной, любовник, который так думает, — на верном пути. Он испытал чистую любовь, и ни одно другое чувство, сколь бы безмятежным и прочным оно ни было, никогда не сравнится с ней.

Такая любовь, пусть даже мимолетная, не оставляет, уходя, чувство утраты. Хотя она есть — что хорошо известно настоящему влюбленному! — утраченное чувство, которое вызывал у нас другой человек. Каким унылым и скучным кажется влюбленному тот роковой день, когда он неожиданно открывает, что одержимость прошла и что он исцелен от своей великой любви, которую бессознательно именует теперь «безумием». Чувство облегчения, сопровождающее это открытие, может породить в человеке искреннюю веру в то, что он обрел свободу. Но какой ценой! Это свобода нищего! Вновь оказаться во власти здравого смысла, житейской мудрости — разве это не трагедия? Увидеть вокруг себя привычные и до тошноты обыденные лица — да от этого может разорваться сердце! А мысль о том, что теперь ты до конца своих дней обречен тянуть эту лямку — разве она не ужасна? Увидеть руины, одни руины, на том месте, где еще недавно так ярко блистало солнце, царила красота, одно чудо сменяло другое — и все это великолепие возникло в один миг, словно по мановению волшебной палочки!

Разве есть на свете что-то, заслуживающее в такой же степени, как любовь, право называться чудом? Какая другая сила может соперничать с этой таинственной эманацией, придающей жизни такой несравненный блеск?

В Библии много чудес, их равно принимают на веру и разумные, и неразумные люди. Но есть одно чудо, пережить которое может любой из нас, оно не требует никакого вмешательства извне, никаких посредников, никаких волевых усилий, оно открыто для дурака и труса так же, как и для героя, и для святого. И это чудо — любовь. Она рождается мгновенно, но существует вечно. Если не уиичтожима энергия, то что уж говорить о любви! Так же, как и энергия, загадка которой до сих пор не разгадана, любовь всегда рядом, всегда к твоим услугам. Человек сам не созидает энергию, любовь — тоже не его творение. Любовь и энергия были извечно и всегда будут. Вероятно, у них одна сущность. А почему бы и нет? Может быть, эта таинственная энергия, которая отождествляется с жизнью — Бог в действии, как кто-то выразился, — так вот, может быть, эта мистическая, всепроникающая сила есть проявление любви? И еще одна мысль, внушающая благоговейный ужас: если бы ничто другое в нашем мире не свидетельствовало об этой непостижимой силе, о ней говорила бы любовь. Что происходит, когда нам кажется, что любовь ушла? Она ведь тоже неуничтожима. Известно, что лишенная всех признаков жизни материя способна выделять энергию. И если в трупе, как мы знаем, есть признаки жизни, то она не может не присутствовать и в духе, ранее одушевлявшем тело. Если Лазарь встал со смертного одра, если Христос воскрес из мертвых, значит, все умершие люди, все погибшие миры могут быть возвращены к жизни, что, несомненно, произойдет, когда придет время. Говоря другими словами, когда любовь восторжествует над здравым смыслом.