Генри Миллер - Нексус

— Может, немного пройдемся? — предложила Стася. — Хочется на прощание поговорить с тобой наедине. Я уже собрала вещи.

Когда мы вышли из дома, она поинтересовалась, не буду ли я против, если мы погуляем по мосту. «Конечно, нет», — заверил ее я. Да предложи она сейчас отправиться пешком в Уайт-Плейнс [52], я и то согласился бы не задумываясь.

Узнав, что Стася нас покидает, я тут же проникся к ней симпатией. Странная женщина, но вовсе не плохая. Остановившись, чтобы закурить, я бросил на нее оценивающий взгляд. Такое выражение лица, как у нее, могло быть у вернувшегося с войны солдата армии Конфедерации. Потерянный взгляд, говорящий, однако, о несломленном духе. Человек без корней — живет сама по себе.

Некоторое время мы шли молча. Только у самого моста язык у нее развязался. Стася заговорила мягко и проникновенно. И без всякой рисовки. Как будто исповедовалась перед собакой. Смотрела она прямо перед собой, словно хотела запомнить дорогу.

Стася сказала, что, учитывая обстоятельства, я вел себя далеко не худшим образом. Ситуация действительно невыносимая. Будь мы даже ангелами, нам все равно не справиться. Можно было и раньше это понять. Стася также призналась, что в их отношениях с Моной много игры. Она любит Мону, конечно, любит, но не сходит с ума. Чего нет — того нет. Скорее уж Мона сходит. Да и вообще это не любовь, а потребность в друге. Они обе очень одиноки. В Европе все могло сложиться по-другому. Но теперь поздно об этом думать. Когда-нибудь, она верит, ей удастся все же туда поехать, но одной.

— А сейчас куда ты? — спросил я.

— Наверное, в Калифорнию. Куда же еще?

— А почему не в Мексику?

Это вариант, согласилась Стася, но туда она поедет позже. Сначала надо собраться с мыслями. Беспорядочная богемная жизнь порядком ее измотала. Ведь она в основе своей простой человек. Ее единственная проблема — научиться ладить с окружающими. А в нашей совместной жизни ее очень угнетала полная невозможность работать.

— Мне необходимо что-то делать руками, — сказала она. — Хоть землю рыть. Поэтому я хочу стать скульптором, а не художником или поэтом. — Мне не следует судить о ее талантах по куклам — она сшила их, только чтобы порадовать Мону.

Потом Стася сказала нечто, показавшееся мне величайшим предательством. Мона ничего не смыслит в искусстве, утверждала она, ей не отличить шедевр от дешевки.

— В этом нет ничего постыдного, точнее, не было бы, если бы у нее хватило смелости в этом признаться. Но у Моны этой смелости нет. Ей нужно притворяться, что она все знает, во всем разбирается. А я ненавижу притворство. Это одна из причин, почему мне трудно с людьми.

Стася замолчала, давая мне время переварить ее слова.

— Не понимаю, как ты терпишь такое! В тебе полно всякой дряни, ты совершаешь жуткие поступки, часто бываешь несправедлив и полон предрассудков, но по крайней мере ты искренен. Не стараешься казаться лучше, чем есть на самом деле. Что касается Моны… трудно понять, кто она на самом деле. Это какой-то ходячий театр. Куда бы она ни шла, что бы ни делала или говорила, она постоянно играет. Это отвратительно… Мы и раньше об этом говорили. Сам знаешь — не хуже меня. — Насмешливая улыбка пробежала по ее лицу. — Иногда я думаю: как она ведет себя в постели? Неужели тоже разыгрывает комедию?

Странный вопрос. Я оставил его без внимания.

— Я нормальнее, чем ты думаешь, — продолжала Стася. — Все мои недостатки на виду. В глубине души я все та же маленькая девочка, которая так и не повзрослела. Может, это гормональные нарушения. Вот было бы забавно, если бы ежедневные гормональные инъекции превратили меня в нормальную женщину. Почему я так не выношу женщин? Сколько себя помню — всегда так было. Только не смейся, но, поверь, меня прямо выворачивает, когда вижу, как женщина садится на корточки, чтобы пописать. Такая нелепая поза… Прости, что несу чепуху. Я собиралась поговорить с тобой о важных вещах, о том, что меня по-настоящему волнует. Но не знаю, с чего начать. Впрочем, теперь, когда я уезжаю, какое это имеет значение?

Мы уже дошли до середины моста, еще несколько минут — и мы окажемся среди продавцов, торгующих с лотков, а также — магазинов, в витринах которых выставлены копченая рыба, овощи, луковичные гирлянды, огромные караваи, головы сыра, крендели, посыпанные солью, и прочая снедь. А рядом — свадебные платья, вечерние костюмы, цилиндры, корсеты, белье, костыли, краны, антикварные вещицы.

Мне было любопытно, о чем таком важном Стася хотела со мной поговорить.

— Сомнений нет, — сказал я, — узнав о твоем решении, Мона устроит сцену. На твоем месте я бы притворился, что иду на попятный, а потом улизнул при первом удобном случае. Иначе она станет настаивать на том, чтобы ей идти с тобой, — якобы посмотреть, как ты устроилась и тому подобное.

Стася согласилась, что это прекрасная мысль. Даже заулыбалась.

— Никогда бы сама до этого не додумалась, — призналась она. — Совсем нет стратегического мышления.

— Тем лучше для тебя, — сказал я.

— Кстати, о стратегии… Не мог бы ты раздобыть для меня немного денег? Я совсем на мели. А голосовать на дорогах с сундуком и тяжелым чемоданом не очень-то удобно.

Я подумал, что вещи можно переслать позже, но промолчал.

— Сделаю что смогу, — пообещал я. — Сама знаешь, я не так ловок по части добывания денег. Это епархия Моны. Однако — постараюсь.

— Отлично. Днем раньше, днем позже — не так уж и важно.

Мы дошли до конца моста. Я заметил пустую скамейку и повел к ней Стасю.

— Давай немного отдохнем, — предложил я.

— Может, выпьем кофе?

— У меня только семь центов. И две сигареты.

— Как ты умудряешься выжить, когда остаешься один?

— Это другое. Тогда со мной обязательно что-то случается.

— Будет день — будет и пища? Что-то вроде того?

Стася закурила.

— Я жутко проголодалась, — проговорила она. Вид у нее был жалкий.

— Если так, давай вернемся.

— Сил нет — очень далеко. Давай еще посидим.

Я извлек из кармана монету и протянул ей.

— Поезжай на метро, а я пойду пешком. Я не устал.

— Нет, вернемся вместе… Боюсь оказаться с Моной наедине.

— Боишься?

— Да, Вэл, боюсь. Она прольет море слез, и я сдамся.

— Но ты и так должна сдаться. Разве ты не поняла? Пусть себе льет слезы… а ты потом скажешь, что передумала.

— Я совсем забыла, — призналась Стася.

Некоторое время мы сидели, отдыхая. На Стасином плече устроился слетевший голубь.

— Давай купим орешков, — предложила Стася. — Птичек покормим и сами поедим.

— Забудь об этом! — сказал я. — Скажи себе, что не хочешь есть, и чувство голода отступит. Я никогда еще не переходил этот мост на сытый желудок. Ты просто взволнованна.