Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Дворец Амина опустел. Штаб 40-ой армии переехал в расположение 103-й воздушно-десантной дивизии у аэродрома. Городок по описи передали афганцам. Сколько исписали бумаг, сколько актов составили о передаче имущества афганскому министерству обороны! Каждую мелочь учитывали, вписывали, комиссии многочисленные создавали. Из-за одного недостающего в казарме стула поднимался скандал!

Уход из бывшего дворца Амина был спешным, неожиданным для некоторых, несмотря на то, что об этом ежедневно твердили и давно планировали, и во многом напоминал бегство. В самые последние часы царила суета и нервозность, будто враг стоял на пороге города, будто счет шел на минуты. Офицеры кричали на солдат, те носились взад-вперед не понимая, куда грузить пишущие машинки, карты; телефонисты сворачивали кабели; летали и валялись под ногами бумаги.

Виктор Константинович попрощался с сотрудниками, вышел из виллы, где находилось его управление. Чемоданы уже лежали в багажнике.

На выходе повстречался Мухиб. Было Мухибу на вид лет сорок, ростом он был невысок, от того и на каблуках ходил, седой, с морщинами, носил один и тот же старый, но всегда вычищенный, выглаженный костюм. Афганец изготовлял из бумаги и тряпочек маленькие цветочки, поливал их одеколоном. Эти милые благоухающие штучки он прикреплял булавкой к лацкану пиджака.

Три дня назад Мухиб принимал у себя дома, кормил, поил Виктора Константиновича, как никогда, как в последний раз, и весь вечер и сам он, и его сподвижники только об одном и могли говорить, выспрашивали снова и снова – действительно ли советские уходят навсегда? вдруг все-таки Москва примет решение оставить какую-то часть войск? И каждый раз он отвечал им, что незачем устраивать панику, что все будет хорошо. А что еще им скажешь? Не скажешь же им, что все, хватит, теперь сами выкручивайтесь?

– Я слышал, – как бы хватаясь за последнюю соломинку, с детской надеждой в глазах выспрашивал Мухиб, – что у вас есть такие большие самолеты, могут сразу перевозить шестьдесят тонн груза.

– Есть.

– Если начнется блокада Кабула, вы ведь будете доставлять нам продовольствие? Просто так моджахеды власть на захватят, а вот блокаду устроят, перекроют Саланг, все дороги к Кабулу.

– Все у вас будет, – успокоил советник, – и оружие, и продовольствие. Не грусти…

Мухиб учился в свое время Союзе, по-русски говорил свободно, да и дома практика была, с русской женой. В тот прощальный вечер у Мухиба Виктор Константинович, если за кого и переживал, так именно за Людмилу. Как она здесь останется? Сколько их таких, русских жен?! Что с ними будет? Наденут на тебя, Людмила, чадру! Эх, Людмила, Людмила! Красивая русская баба! Черт дернул тебя за афганца замуж пойти! И еще детей ему нарожать! А мы тебя обнадежили. Поверила, что Афганистан отныне друг и брат наш навеки!

– Виктор Константинович, надеюсь еще увидимся? Вы ведь еще будете приезжать?

– Поживем – увидим, Мухиб, – надо было закругляться. Так можно прощаться до бесконечности. – Очень приятно было с тобой работать, Мухиб, – советник протянул на прощание руку. – Людмиле от меня низкий поклон.

Афганец принял руку, потряс, и полез обниматься, зарыдал. Затем открепил от лацкана искусственный цветок:

– Это вам на память.

– Спасибо, Мухиб. Будешь в Москве, позвони.

– Эх, – всхлипнул афганец.

– В Дар-уль-Аман, – советник сел в машину. Поехали. – Надо попрощаться. Там

Все начиналось, – он открыл форточку, бросил на дорогу надушенный цветок.

Вдоль всей длинной улицы от советского посольства до министерства обороны Афганистана вырубили деревья. Их убрали заранее, распилили на чурки, и стволы и сучья аккуратно сложили, увезли, на обогрев пошли сучья, на стройматериалы древесина. В лишенном лесов Афганистане дерево ценилось высоко, не по карману беднякам. Бедняки теперь ковырялись лопатами, руками, выкорчевывали остатки. И справа и слева от дороги образовались что-то наподобие воронок от бомб.

– Взлетную полосу готовят, что ли? – шутливым тоном заметил шофер.

– Угадал.

– А ведь и правда, запросто сядет самолет. А жаль, такая аллея была, лет по пятьдесят деревьям было, не меньше.

Дворец Амина. Сверху открывался великолепный вид на зимний Кабул. Морозило, кое-где лежал снег. Советские солдаты, охранявшие дворец, вовнутрь никого не пускали. Один из них, в старом выцветшем бушлате, держал в руках кирзовые сапоги и собирался выкидывать их с холма за каменную ограду, уже замахнулся.

– Ты что делаешь? – спросил Виктор Константинович.

– Да они старые. Выкину на хер!

– Оставь – как-то по-хозяйски заметил советник. – Афганские сорбозы заберут. Им еще пригодится.

Из-за угла возник другой солдат, потупился, неуверенно вымолвил:

– Извините пожалуйста, у вас спичек не будет?

Советник протянул зажигалку.

– Я сейчас, я быстро, – засуетился солдатик. – Сейчас, только подожгу. Дали вот тут какие-то секретные документы уничтожать. Спички кончились.

Боец направился к вываленной на асфальте, около мусорных баков бумагам. Часть из них тлела. Чиркнула зажигалка. Пламя задул ветер. Солдат нервничал, пару раз обернулся на советника, опасался, что тот рассердится и отберет зажигалку, и тогда он не сможет выполнить порученное задание. Ветер разносил по асфальту горевшие листы.

«Типичная картина для нынешних времен, – Виктор Константинович как-то печально ухмыльнулся. – Узнаю нашу родную армию. В последний момент забыли о самом важном! Впрочем, всем нынче на все наплевать… Бардак!.. Выгрызаем себя изнутри. Победить нас извне – немыслимо. Какое-то прямо-таки безжалостное самобичевание, самоубийственные тенденции вдруг берут верх. Откуда это в нас? Строим-строим, а затем все сами же и разрушаем… до основания… а затем?»

Менялся хозяин дворца. Только в этот раз средь бела дня, без жертв, без переворота, без штурма, без режущих темноту желто-красных нитей трассеров, без несущих смерть осколков и крови на каменном полу, на парапетах, на лестницах, без посеченных «шилкой» колоннад…

Знал о штурме дворца Виктор Константинович не понаслышке. В декабре 1979 был он в Кабул, на вторых ролях руководил операцией, и после устранения Амина, пока очищали дворец от трупов, осматривал этажи, и личный кабинет бывшего лидера, и до сих пор не забыл, как хрустело разбитое стекло под ботинками.

– Десять лет… – Виктор Константинович придавил бычок, сел в «Волгу». Машина спустилась по серпантину, подъехала к двухэтажному зданию бывшего гарнизонного Дома офицеров.

Страшный, с облупившейся зеленой краской памятник вождю мирового пролетариата увозили на родину. Сотворен он был неизвестным и бесталанным скульптором, и узнать товарища Владимира Ильича в этом крепыше на постаменте было нелегко. На Ленина накинули сетку, подняли в воздух и запихнули в грузовик с тентом. В принципе, тащить его в Союз было вовсе не обязательно, учитывая, что позади оставляли миллиарды. Но в данном случае речь шла о вопросе политическом.