Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Афганский солдат, что дежурил на противоположной стороне улицы, охраняя посольство Пакистана, после выстрелов перепугался, привстал со стула, схватил автомат.

«Студенты» пересекли улицу, помчались в направлении парка.

Капитан выстрелов не слышал, он торговался. И Люся торговалась. На глазах у похотливого индуса-дуканщика она достала из бюстгальтера тайком провезенные через границу сторублевые купюры, но расплачиваться не спешила. И капитан и Люся знали, что если выбрать сразу много товаров и нажать на дуканщика как следует, то он всегда сбросит в цене, а если поупрямей быть и сделать вид, что уходишь, потому что, мол, в другом дукане еще дешевле можно купить, скидка и того больше получится, и останется еще на целую бутылку водки.

Капитан вышел на улицу радостный, счастливый, и с первого мгновения не мог разобрать, что произошло, и почему лежит в крови водитель «Волги». Он растерялся и вместо того, чтобы побежать к Сашке, остолбенел. Патруль чуть не сбил его с ног. Капитан уронил покупки, нащупывал трясущейся рукой пистолет в кобуре.

«Студенты» бежали быстро. Какая-нибудь минута еще и скрылись бы они за углом, а там дальше – парк, и если пересечь его, можно сесть в машину и спастись от преследования.

Наперерез афганцам появился второй патруль. Парень в полосатой рубашке и джинсах выстрелил на бегу, промахнулся. Набежавший офицер ударил «студента» в голову прикладом автомата. Хлипкий афганец отлетел на несколько метров, ударился спиной о стоявшую на обочине машину. Напарник не сопротивлялся, он остановился и пытался отдышаться. Офицер со всей силы заехал ему кулаком в лицо, отчего у парня хрустнул горбатый нос и брызнула кровь, а сам он полетел на тротуар.

Капитан сидел на корточках около «Волги». Он не знал, как ему быть.

…в Афгане госпиталь, здесь госпиталь… осточертела

госпитальная канитель! что ж теперь не вставать с

больничной койки?.. пора в строй!.. вот только пройдет боль…

Лекарства не помогали, лишь притупляли боль. Соседи по палате, два лейтенанта, не потерявших жизнерадостный настрой несмотря на перенесенные тяжелые ранения, также скептически, как и Шарагин, относившиеся к людям в белых халатах и длительным курсам лечения, придумали собственное, домашнее средство от приступов: обвязали голову приятеля мокрым полотенцем и крутили его, все равно что тисками зажимали. Помогало слегка, хотя в последний момент Шарагин испугался, что закрутят полотенце еще сильней, и треснет черепушка, как грецкий орех.

Как раз в эту минуту в палату вошел майор, которого подселили утром. Он ходил курить.

– Что ж вы, ироды, делаете!

Лейтенанты послушно отпустили полотенце. Шарагин завалился на кровать, стиснув зубы, терпел.

Майор обхватил его голову жилистыми руками, стал массировать какие-то точки, и боль, удивительным образом, притупилась.

…старые майоры, как ангелы, все знают…

Сам Шарагин тоже позднее пытался нажимать на подсказанные точки, когда становилось нестерпимо больно, однако ничего не выходило. Будто и в самом деле особым даром лечить обладал майор, энергию отдавал.

С майором быстро все сдружились. Располагал он как-то сразу к себе. И, несмотря на явное старшинство – и в звании, и в возрасте, – легко вошел в из компанию.

…ему надо было не в командное, а в педагогическое училище

записываться… такой учитель пропал…

Не за отца, скорее за старшего, мудрого брата негласно приняли майора лейтенантики.

Когда заходили в палате разговоры об Афгане, и поочередно вспоминали истории – смешные и трагичные, – майор рассказывал все больше о пустыне, и о боевых действиях в пустынной местности, что для Шарагина было совершенно непривычно. Как это так, в Афгане и без гор? И остальные находящиеся на излечении офицерики – один лейтенант в Баграме служил, второй – в Джелалабаде – не представляли себе ту страну без горных вершин, чтоб прямо совсем почти плоская, и один песок, и без главенствующих высоток, без снежных пиков. Странно. Вообразить-то, в принципе, можно: как движется вдали по пустыне, по афганской степи, колонна бронемашин или духовский караван на Тойотах, и как клубится пыль на горизонте, но воевать в таких условиях, после гор, еще привычка нужна.

Под вечер за окном палаты начинался базар: слетались со всех окрестностей на ночевку вороны. Сотни и сотни птиц чистили перья, порхали и вновь садились на ветки, ссорились. Час, а то и больше продолжался жуткий галдёж.

Птицы облюбовали тихий безветренный госпитальный дворик. Днем по дорожкам бродили, отдыхали и курили на выставленных каре скамейках под худой еловой троицей больные. А после темноты полными хозяевами становились пернатые.

Птицы галдели перед сном, и просыпались с восходом, как будто армейские распорядки распространялись и на них.

Вороны копошились на ветках, шумели, как солдатня в казарме, оставленная без офицерского присмотра, и беспризорность подобная нервировала некоторых командиров. Хаос длился с полчаса, после чего вороны разлетались по всему городу: улицам, помойкам.

В палате не любил пернатых только майор. Когда начинался утром вороний переполох, майор высовывал из под одеяла руку, вытаскивал из тумбочки электробритву, втыкал в розетку, и, лежа с закрытыми глазами, долго жужжал ею по лицу, и в завершении, уже встав с кровати, обливал кожу одеколоном, отчего палата почти до обеда пахла, словно третьесортная парикмахерская.

Шарагин считал, что у каждой птицы, безусловно, в пределах города своя зона ответственности, как у каждого полка, у каждой дивизии.

Когда пернатые друзья утром улетали, на деревьях обязательно оставалась как минимум одна ворона.

– И пернатые живут по уставу. Дневального оставили, – сказал Шарагин.

Никто из офицеров не разделял его восторга. Откликнулся только майор, лежавший у стены:

– Ошибаешься, – майор недовольно покосился на окно и резко, будто и в самом деле речь шла о нерадивом солдате ответил: – Сачкует она или хворая какая.

– Понаблюдайте за птицами, – не сдавался Шарагин. – У них все продумано до мелочей. Мне кажется, даже звания и должности существуют. Посмотрите внимательней вечером, когда орава на ночлег слетится. У них и генералы свои есть. Сидят на ветке, ни хера не делают, а суетятся те, что пониже в званиях.

– …дай поспать, – проворчал, отворачиваясь к стене, майор.

– Неважно чувствуете?

– Спал плохо.

…интересный человек Геннадий Семенович, мой «ангел-

спаситель» от боли, полночи колобродит, курит, читает, с

медсестрами шушукается, а утром жалуется, что спать ему

не дают… чего это женщины только находят в нем? худой,