Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Вася (крайний справа в третьем ряду) с однокурсниками и русскими преподавателями. Харбинский институт иностранных языков. 1953 г.

Вася с женой в молодости

Поскольку у меня была работа, я смог перевезти маму в город. Наша фамилия очень известная у нас в округе, мама тогда жила в нашем родовом селе, где у всех та же фамилия. У меня ещё есть две младшие сестры и два младших брата. Я говорил им, что, если вы хотите изменить свою судьбу, обязательно надо учиться. Сёстры уже вышли замуж, но братьев я смог уговорить. Один окончил нефтяной институт, сейчас живёт в городе Ланчжоу.

Два года я учился в аспирантуре. Учился очень много, хорошо овладел русским языком. Изучил фонетику, грамматику. Со всего Китая набрали тогда всего двести преподавателей учиться у советских специалистов фонетике и грамматике. И я был одним из них. Очень старался тогда. Когда вернулся обратно, все студенты были очень довольны, что занимаются со мной.

Моя жена поступила на факультет русского языка нашего института. Стала студенткой. Её семья из тех же мест, что и моя, ещё наши отцы были знакомы. Вообще я никогда не забывал о своей родине, о своём родовом селе. Оно существует до сих пор. А в то время там все были без образования. Только я один вышел в люди. Пять лет назад я построил там здание для всех жителей, чтобы они могли проводить досуг, играть в пинг-понг и так далее.

Моя жена младше меня на пять лет. Первого ребёнка она родила в 1958 году, когда была на втором курсе. Когда она кончила Педагогический институт, её отправили работать в Цзинаньский университет преподавателем русского языка. (Цзинаньский университет — один из ключевых китайских вузов, наряду с Хуаши входит в программу «Проект 211». Главный кампус находится напротив Хуаши. — И. Ф .) Мы жили вместе в кампусе Педагогического института.

Когда я учился в аспирантуре, началась борьба с «правым уклоном». Из двух тысяч студентов нашего института пятьсот человек зачислили в «правые уклонисты». Несколько дней меня допрашивали: «Ты „правый“?». Я говорил: «Нет, никакой я не „правый“». Я сказал, что никогда не занимался политикой и не буду ей заниматься. Я только учусь у специалистов из Советского Союза. После того как я вернулся на работу в Гуанчжоу, я надеялся всю жизнь спокойно преподавать. Но неожиданно началась «культурная революция». Всех интеллигентов объявили «правыми». Моих коллег задержали и обвинили в том, что они «правые уклонисты». Они это признали. Только я возмутился. Я вышел вперёд и сказал: «Нет! Они все хорошие люди». Их освободили. Но запомнили, что я лидер. Я заступился за них. Значит, я самый плохой. Через какое-то время меня cхватили и стали спрашивать, кто мой руководитель. Обвинили меня в том, что я «правый», против Мао Цзэдуна, против «культурной революции». Обвиняли меня в том, что я скрывал своё происхождение, что я генетический враг революции. Меня били железными прутьями в пластиковой оплётке. Я объявил голодовку. Я хотел доказать, что я не «правый». Три дня голодал. Тогда меня перестали бить. Отправили работать уборщиком — мыть туалет, посуду. Даже разрешали уходить домой. Но после того как хунвейбины окончательно победили, меня посадили в тюрьму. Я просидел три месяца.

После тюрьмы меня отправили трудиться в деревню под городом Шаогуань. Каждый день сажал овощи, строил дома, пас буйволов. Принимал роды у буйволиц. Нужно было внимательно за этим следить. Если бы буйволица умерла во время родов, то обвинили бы меня. Тогда я заметил, как мать-буйволица любит своего телёнка. Когда рождается телёнок, буйволица вылизывает его с головы до ног. Я видел, как усердно она это делает, с какой радостью. Все говорят, что буйвол — грязное животное. Но на самом деле это не так — буйвол никогда не гадит там, где сам живёт. Буйвол очень любит чистоту. Я видел, как мать вылизывала своего ребенка, и чувствовал, что это любовь.

Еды в деревне было очень мало. Давали всего двадцать цзиней риса в месяц. Я варил рис. Ещё я кормил куриц. Если курица снесла яйцо, я мог сварить его вместе с рисом. Собирал на горе дикие растения, варил из них суп.

Я трудился в этой деревне два года. Потом разрешили на месяц вернуться домой. Но опять начались неприятности. Меня вызвали и сказали, что я молодец. Исправился. Принял линию Мао Цзэдуна. И теперь могу совершить подвиг. Потребовали дать показания на моих друзей — декана факультета русского языка и его заместителя. Сказать, что они против «культурной революции». Против Цзян Цин (жена Мао Цзэдуна, одна из инициаторов «культурной революции». — И. Ф. ). Но они не были против. В прошлом они участвовали в коммунистическом подполье. Декан — в Америке, а его заместитель — в Гонконге. Я не мог оговорить своих друзей. Я ударил кулаком по столу. Закричал: «Какой, к чёрту, подвиг! Нет никакого преступления. Поэтому не может быть и подвига!». Тогда меня назвали контрреволюционером. Сказали, что я умру вместе с ними. «Что ж, — ответил я, — умирать так умирать». И меня снова отправили в деревню. Шли годы. Когда меня посадили, старшей дочке исполнилось десять лет, младшей — восемь, сыну — шесть. Мы больше ни разу не виделись. Они плакали, что не помнят, как выглядит их папа. В общей сложности я провёл там десять лет, с 1968 по 1978 годы.

Но благодаря жизни в деревне я за эти десять лет, во-первых, приобрёл хорошее здоровье, а, во-вторых, самостоятельно изучил японский язык. Через шесть лет пребывания в деревне режим смягчился. Мне казалось, меня скоро освободят. Отношения с СССР тогда уже испортились. Казалось, что русский язык уже не пригодится. Считали, что тот, кто изучает русский язык, — ревизионист, за Хрущёва. Как раз в этот момент стали развиваться отношения Китая с Японией. Поэтому я начал изучать японский. Если бы я дальше занимался русским языком, все бы думали, что я враг. Я выучил японский благодаря знанию фонетики русского языка. Ведь я знал, что есть буква, а есть звук. Знал, как произносится каждая буква: «а, и, у, э, о». Знал, как сочетаются звуки и получаются слова. Фонетика японского языка устроена похоже. Я сразу же понимал разницу между звуками китайского, японского и русского языков. Мог их сравнить. Потом много раз произносил. Русское «у», японское «у», китайское «у». Когда пас буйволицу, кричал на неё по-японски. Крестьяне смеялись: «Вот человек, учит иностранный язык, а поговорить, кроме коровы, не с кем!». Я изучал японский и ждал, ждал освобождения. Но оказалось время ещё не пришло. «Банда четырех» оставалась ещё у власти. Я ждал ещё четыре года, пока в конце концов не пришёл к власти Дэн Сяопин. Семье разрешили меня навещать. Дэн Сяопин освободил всех интеллигентов. Меня освободили последним из всех тех, кто трудился вместе со мной.