Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Он обернулся к маме:

— Мам, а почему мы не живем в Куйбышеве, как тетя Клава?

— Так она сюда замуж вышла во второй раз… А новый муж был с квартирой, — пояснила Надежда. — Кто бы нам здесь жилье дал? Видишь, сколько людей кругом?.. Чтобы здесь жить, надобно учиться, поступить в институт, а потом остаться работать. Может, у тебя вот получится. И нас с отцом перевезешь.

— Алешке в Москву надо ехать, — безапелляционно заявил Артем. — Куйбышев ваш — дыра по сравнению со столицей. Одна оборонка сплошная, подшипники да турбины. Он что, инженером, что ли, устроится здесь? Стоило один завод на другой менять… Ему нужно в гуманитарную область идти. А затем по партийной линии подниматься. На гуманитария надо в Москве учиться, а не здесь. Отсюда только учителем в школу дорога… Ты слушай меня, Леха, слушай, я плохого не присоветую.

— А я бы наш «Маяк» на здешний завод променяла, — с истомой вздохнула Наташка. — Здесь хоть вечером и в выходные есть куда выйти. А у нас базар да «Рубин» — и вся культурная жизнь. Народ — деревенщина… А здесь я, может, тоже, как Лешка, по партийной линии бы стала подниматься, — задорно сверкнула она жемчужной улыбкой, не обращая внимания на злобный взгляд мужа в зеркале.

Поселок, где жила тетя Клава, после грандиозного города, еще стоявшего в широко раскрытых глазах Алеши, не произвел на него никакого впечатления. Типовые оштукатуренные и окрашенные в персиковый цвет безликие панельные пятиэтажки, где заблудись он — ни в жисть не выискал бы нужную. Во дворах такие же одинаковые подъезды с деревянными лавочками, кое-где преунылые детские площадки со скрипучими качелями и столиками для благообразных дряхлых старичков, игравших в домино или в шашки.

Семья тети Клавы обитала в небольшой двухкомнатной квартирке на самом последнем, пятом этаже.

Алеша удивился, что у Арика даже не было своего укромного уголка: он жил в проходном зале, родители — в спальне.

Дядя Сева с солидной сдержанностью главы семейства поприветствовал гостей, приобнял молоденьких симпатичных родственниц, похлопал по спине Артема, шутливо протянул длань мальчику. Тетя Клава набросилась с поцелуями на племянниц и еще не отошедшую ото сна в машине Леночку. Арик скромно поздоровался со взрослыми и сразу же позвал племянника-брата на балкон.

— Ты музыку любишь слушать? — спросил он Алешу.

— Люблю, — утвердительно кивнул тот.

— Пойдем, я тебе «Модерн Токинг» включу, в наушниках, чтобы взрослым не мешать.

Алеша неумело погрузил уши в солидные пластиковые блюдца с мягкой кожаной звукоизоляцией по краям. Стереоэффект, будто взорвавший мозг изнутри, оказался просто сногсшибательным! Никогда еще музыка не звучала так полно, емко и красиво.

С улыбкой профессионала Арик покрутил эквалайзеры «Кометы» и прибавил громкость, вопросительно посмотрев и показав большой палец над сжатым кулаком.

— Нравится? — прочитал по его губам Панаров.

— Классно, очень здорово! — что есть мочи завопил мальчик, чтобы перекричать лавину звука в голове.

Арик захохотал и прижал указательный палец к губам: «Тише!»

Из кухни испуганно вошли мама с тетей Клавой.

— Что тут у вас, почему Алеша кричит?

Все еще смеясь, Арик снял наушники с головы неискушенного братца:

— Видишь?.. Весь звук внутри остается. А снаружи тихо… Можно слушать на всю катушку и никому не мешаешь.

— Ты скоро оглохнешь совсем от своих наушников, — укоряюще покачала головой тетя Клава и вернулась обратно к плите.

— А тебе рок вставляет? — поинтересовался Арик. — Ну, AC/DC, там, Роллинги, Киссы?

— Я не знаю, у нас нет таких кассет, — в смущении признался Алеша.

— Я «Кисс» люблю. Вообще чумово… Сейчас поставлю… Я даже надпись себе на груди сделал, смотри.

Он распахнул рубашку: на загорелой подростковой груди узкими полосками бледной кожи светились четыре иностранные буквы, причем две последние были какие-то странные, как две молнии на будке трансформатора.

— Ее фашистской группой называют, — приглушенным голосом приоткрыл тайну надписи Арик. — Видишь две «S» на конце?.. Так раньше войска «эсэс» у немцев обозначались.

Мальчик раскрыл рот от изумления. Он никак не мог взять в толк, зачем пионер взял да и сотворил на своем теле — прямо под алым галстуком — зловещий фашистский знак.

— А тебя в школе не накажут? — осторожно спросил он.

— А кто узнает? — плутовски подмигнул старший. — Я этот значок там, где надо, показываю. Когда с продвинутыми парнями на тусняке пересекаюсь.

— А дядя Сева?..

— Да ему все до лампочки, кроме завода своего, — пренебрежительно фыркнул Арик. — Он и не знает, что это означает… Я сказал, что так модно сейчас.

Будучи старше на нецелых пять лет, брат-восьмиклассник казался Алеше мудрее и богаче опытом на целую жизнь. Собственный стереомагнитофон с наушниками, свой велосипед, свой сарай с голубятней, свои взрослые друзья…

«Наверно, Арик, когда вырастет, станет очень умным гуманитарием и непременно продвинется по партийной линии», — уважительно подумал Панаров.

Тетя Клава накрыла стол в зале, неловко двигаясь погрузневшим на пенсии телом в тесноватой комнате, заставленной мебелью. Она напоминала Алеше его крестную тетю Лизу — как неяркой наружностью, так и неистощимыми жалобами на надломленное здоровье.

— Полпенсии на таблетки уходит!.. Всяк день горстями пичкаю. Все болит: и желудок, и поджелудочная, и желчный, и почки, — в который раз скорбно по порядку перечисляла она племянницам. — Ноги болят, суставы, спина ноет, голова кружится — до дачи добрести не могу… Сева один там все делает.

— Теть Клав, я сколько себя помню, ты все время на здоровье жалуешься, — с веселым задором, без надлежащих соболезнований и хоть капли сочувствия поддела ее Наташка. — А как поглядеть — все полнеешь да хорошеешь!

— Да где там? — тягуче возмутилась черствостью племянницы едва достигшая выслуги и тотчас же покончившая с работой на заводе тетка. — В горло кусок не лезет — аппетита нету… А коль съем что, так враз изжога и желчный ноет всю ночь. Все только на пару и без масла. Отдельно себе готовлю… Севочке-то плотно надобно питаться, у станка трудится…

— Ну, давайте по сто грамм за встречу, — основательно разместившись за столом и крякнув для привлечения внимания болтливых присутствующих женщин, степенно предложил дядя Сева, разливая из вспотевшей бутылки охлажденную водку.

Артем замотал головой и закрыл свою стопку ладонью.

— Ты все еще не пьешь, что ль? — снисходительно уточнил хозяин застолья, слегка нахмурив брови. — Мог бы и уважить старших.

— Нет, дядь Сев, не пью — я за Горбачева, — отшутился Нежинский. — Сухой закон для меня — что уголовный кодекс… Чту.