Венсан Равалек - Гимн шпане

— Понимаете, мадам, у меня бензин кончился.

На ней была какая-то хламида, вроде домашнего халата: выцветшая, с серым узором, а на плечи спадали такие же серые, вьющиеся волосы. Я затруднился определить ее возраст: ей можно было дать от тридцати пяти до шестидесяти.

Она не двигалась с места, руки висели вдоль тела, как плети.

— Понимаю, и что дальше?

Я показал на трактор — мол, он же ездит на солярке, на фермах обычно этого добра, ну горючего, залейся — и снова помахал купюрой: конечно, я вас отблагодарю, мне так неловко причинять вам беспокойство в столь поздний час. Она уставилась на меня круглыми глазами и молчала так долго, что я решил повторить просьбу: мне так неловко, но она жестом приказала мне замолчать и позвала в дом.

Помещение было обставлено просто, без особых изысков, однако со вкусом, в гостиной красовалась тарелка «Канала +» [28] «Канал +» (Canal +) — самый популярный телеканал во Франции. , а из кухни доносился аппетитный запах; хозяйка указала мне на кресло, куда я и плюхнулся, сгорая от желания побыстрее перейти к делу, поскольку было уже два часа ночи: вы меня страшно выручите, если позволите залить горючего, которым заправляете трактор, я вам заплачу, — но, к сожалению, это было все равно что биться головой о стенку. Внезапно она прохрипела: тот, кто не хочет видеть, хуже слепого; мне казалось, что я нахожусь в тоннеле, а ее слова долетают до меня сквозь густой туман, в котором не только идти, но и вообще двигаться стоит неимоверных усилий; господи, сказал я себе, когда она заерзала на стуле, так и есть, теперь все ясно, — меняя позу, она ухитрилась задрать халат почти до бедер, одна пуговица отскочила, я мог созерцать ее раздвинутые ляжки… что делать, если она вскочит и начнет приставать? Похоже, живя одна-одинешенька в такой глуши, она умом тронулась; я хотел было подняться — ну, все, мадам, пошутили, и хватит, вот вам сто франков, кладу их сюда, на стол, и беру немножко бензина, и что бы она ни ответила, пошел бы во двор и заправился, — однако я не мог издать ни звука и сидел, как приклеенный, а она понесла какой-то бред: сначала были Уран и Гея, они породили титанов и всяких там чудовищ — циклопов сторуких, Уран был жесток и деспотичен, ненавидел своих детей и упрятал их глубоко под землю. Я не мог оторвать глаз от ее ног, поднимал голову и старался смотреть ей в лицо, но в конце концов не выдерживал и снова разглядывал ноги — тонкие и мускулистые; она была не так уж стара, меня стали одолевать эротические видения, я пытался избавиться от них, но ничего не получалось: мы с ней голые в кровати… это было сильнее меня, а она все тараторила и тараторила: как-то раз Гея, решив проучить мужа, подговорила на это своего сына Кроноса — он был последний из титанов и ненавидел отца; она дала ему нож, выкованный из такой прочной стали, которую гранит не мог затупить; даже самый твердый, и когда Уран вошел к Гее, чтобы вновь овладеть ею, Кронос выскочил и отрезал ему член… Она могла сказать — хозяйство, причиндалы, или как-нибудь еще, но сказала именно «член» и дальше стала нести непристойности; вдруг, не знаю почему, я почувствовал дикую боль в затылке; словно кто-то треснул меня по башке, а по телу пошли судороги. …Кровь Урана дождем пролилась в море, а его семя, смешавшись с землей, породило разные божества. Она замолчала и уставилась на меня, а я продолжал трястись. Потом самым светским тоном она спрашивает: скажите, вы не встречали дьявола, он всегда бродит неподалеку? — точно, я нарвался на чокнутую! Но она пощелкала языком, и тут прибежала огромная собака, настоящий монстр, пострашнее собаки Баскервилей; она почесала псу за ушами стала бормотать нежности: ой ты, мой маленький, мой Дьяволенок… оказывается, она спрашивала про пса; но по ее тону я на миг решил, что речь идет о Сатане, — обстановка располагала, поставьте себя на мое место. Короче, я засмеялся, сначала тихо, потом все громче и громче, по-моему, они смотрелись ужасно комично, косматый Дьявол и ведьма в замызганном тряпье.

— Представляете, когда вы спросили про Дьявола, я было подумал, что вы — ведьма.

Она тоже рассмеялась: какие глупости; я чувствовал себя как после пары косячков, из дальнейшего помню лишь одно: я пытаюсь подняться, собака рычит, а глаза ведьмы излучают свет, как у вампиров в кино. Когда, дрожа от холода, я очнулся в своем грузовичке, уже рассвело, на соседнем сиденье стояла канистра с бензином.

Первая моя мысль была: деньги! Я ощупал себя и впал в уныние — мне оставили лишь несколько купюр, в общей сложности около тысячи, но конверта не было, и я понял, что меня обули. Воображение тут же дорисовало продолжение кошмара: я возвращаюсь в Париж и пытаюсь скрыть правду — хорош, ничего не скажешь, а еще критиковал Жоэля; не может быть, этого не может быть, твердил я, мне оставалось только украсть ствол в оружейном магазине и попытать счастья в Бове, ограбив банк.

Это был полнейший крах. У меня пересохло в горле, сердце буквально выскакивало из груди, и тут — как вспышка в мозгу; слава тебе, господи, прошептал я. Перед встречен с ведьмой я заныкал конверт под обшивкой дверцы, проверил — он оказался на месте. Трясущимися руками я пересчитал деньги: ничего не пропало — спасен! Несколько минут я сидел неподвижно, ожидая, пока восстановится дыхание, и пытался вспомнить, что же произошло там на ферме, но после того, как на меня зарычал пес, все тонуло в тумане, я понятия не имел , как добрался до грузовика и откуда взялась канистра.

Ну да ладно, главное, что теперь можно отправляться в путь: судя по запаху, бензин настоящий, и это радует; я перелил содержимое в бензобак. Солнце встало недавно, было прохладно, часы показывали тридцать пять минут девятого. Опустошив канистру, я направился к щиту с названием фермы: канистра могла принадлежать только здешней хозяйке, больше некому, не Святой же дух мне ее подкинул; я не собирался ее присваивать и положил на видное место, а когда забирался в кабину, услышал тихий звук — то ли кашель, то ли смех — и напряг слух, но все было напрасно; на солнце нашла туча, гонимая ветром, она надвигалась на поле, сейчас и меня накроет… и тут звук повторился еще раз, более явственно — это был смех, ведьмин смех, я мог дать голову на отсечение, и меня охватила паника: я нахожусь в проклятом месте, не знаю, что за дела здесь творятся… вдарив по газам, я на всех парах понесся прочь — бензин и бабки в наличии, а остальное мне было по фигу.

Немного успокоиться я сумел лишь на подъезде к Парижу, но, как ни пытался подобраться к разгадке ночных событий, так и не мог толком отдать себе отчет, что же со мной произошло.

Мари-Пьер ждала меня дома, немного обеспокоенная тем, что я не позвонил; занеся наверх непроданный товар — всего три видака, — мы поцеловались. Я тебе такое расскажу, говорю, и с этими словами достал конверт. Конечно, она в жизни не видела столько денег, но надо заметить, не потеряла голову: никогда не следует вкладывать в дело все, только часть, есть даже мудрая поговорка на этот счет. Потом я похвастался, как у меня брали интервью после выступления: кстати, я не забыл упомянуть и твою работу, надеюсь, это тоже войдет в статью.