Стоян Даскалов - Огненные зори

— Эта взбалмошная баба поскользнулась и треснулась где-нибудь о камень, а других винит. Я не встречала ее и словом не обмолвилась. Мы с ней испокон веков не разговариваем.

Посчитали все бабьими дрязгами. Домну отпустили, тем более что пострадавшая скоро поправилась. Правда, узелок на память завязала.

— Не связывайся со сплетницами, — говорил учитель жене. — Чем больше внимания будешь обращать на их болтовню, тем больше будешь поощрять их кляузничать, чесать языки.

— Я вот проучу хорошенько еще одну, пусть потом хоть в тюрьму сажают. Ничего, отсижу месяца три — и все. Столько ведь дали Пене за Мудару. Но зато дам понять, что мы, не в пример им, чести не теряем.

— Честь… — Бывший учитель вздохнул. — Мало у кого она есть. Вот что значит власть. Вижу, как вчерашние участники кооперации увиваются сегодня вокруг кмета. Пендо лесником назначили.

— Ну да, лесником. Шпионом.

— Некоторые из наших людей не ушли за границу, и теперь они в селах рассчитываются с мироедами, а потом переходят границу. Вот властям и нужны шпионы, чтобы выслеживать этих людей.

— Пенда и раньше был таким. Ты же знаешь Пендовых. До того как в селе взяли власть коммунисты, он был с богатеями. Село восстало — пошел с нами. Сейчас опять перестроился.

— Сегодня приходит ко мне, смотрит на кооперативное знамя, свернутое в углу, и шепчет: «Ведь мы здесь только двое, можем говорить откровенно. Придет день — и опять развернем красное знамя».

— Что же ты не прогнал этого пса?

— А я помалкиваю. Пишу и не обращаю на него никакого внимания. Он снова: «Эх, да тут порядок стал, как когда-то в клубе, слышь. Раньше, при земледельцах, такая дыра была, а теперь… Видно, в чьих руках дело». Я опять молчу. Он не успокаивается: «Говорят, в горах четники появились». «А ты зачем пришел, Пенда?» — обрезал его я. «Дело у меня, землицы хочу прикупить. Лулчо кусок продает. Вот и пришел узнать, не дадите ли мне деньжонок». — «Заем даем только членам кооперации. Ты ведь не член. Вступишь в кооперацию — дадим». — «Вот это и хотел узнать, а то эти кровопийцы такой процент берут. Пока долг верну, процент больше займа будет». — «У нас такой порядок. Если два кооператора за тебя поручатся, можешь и ты вступить в члены». — «А ты поручишься? Думаю, не откажешь. У Бойчиновцев ведь вместе были». Я его выпроваживаю, а он не отстает. Репей. «Остерегайся, — говорит, — за тобой следят. Может, с четниками связался? Помогаешь им? Поймают — больше не простят». «Ну, давай, — говорю, — уходи, а то мне работать надо». Еле прогнал его. Липучка такая. Вот о чем я думаю: какие перемены происходят в душах людей, как быстро рушится то, что мы создавали с таким трудом.

— Руки в огонь больше не суй. Хватит с нас тех угольков. — Неожиданно мать согнулась и начала всхлипывать. — Эта молва погубит меня. Хорошо еще, что Искры нет и она не знает об этих слухах.

— Знаешь, что мне тот же Пенда сказал об Искре?

Мать выпрямилась. Слезы застыли у нее на глазах. Она не мигая смотрела на мужа. Ее охватило дурное предчувствие. С того вечера, когда дочь стояла нагая перед всем селом, мать жила ощущением какого-то непреодолимого стыда и страха. Не могла изгнать из памяти этот вечер. Ведь дочь тогда была опозорена. Потому и пошла худая молва. Мать не могла заткнуть рты сплетницам, которые всегда были готовы сказать: «Ведь твоя дочь стояла перед всем селом голая-голешенькая! И что ты ее защищаешь? Ее все мужчины видели. А когда мужчины увидят девушку голой, она уже ничего не стоит. Лучше бы руки на себя наложила». Мать с грустью думала: «Кто теперь на ней женится? Каждый скажет — не верю, что ты честная. Да и обмануть ее могут, а потом скажут, что все равно не в одних руках побывала».

Эти думы жгли сердце матери. Прошло столько времени, а она никак не могла успокоиться. Стоило ей вспомнить этот вечер, и слезы сами навертывались на глаза. А сейчас муж разворошил костер. Вот почему слезы снова заблестели. Она снова увидела свою дочь раздетой, как в тот вечер.

Каратели тогда намеревались перебить всех мужчин, причастных к восстанию, и сжечь село. Но Искра стала жертвой. Она спасла не только отца, но и село.

Каратели сожгли в селе лишь несколько домов. После того как расправились с участниками восстания на площади перед школой, а Искру и ее отца отпустили, полковник приказал солдатам покинуть село.

Понемногу жители села пришли в себя. Но никто не хотел признать, что Искра своим поступком спасла село. Все считали, что она обесчестила себя, спасая жизнь отца. Это больно ранило мать.

— Якобы из города спрашивали об Искре, — сказал отец.

— Кто? — взволновалась Домна.

— Пенда не сказал. Хотел, видно, набить себе цену да урвать что-нибудь. Из гимназии будто спрашивали, где Искра.

— Зачем? Ведь ее исключили. Что им еще надо?

— Говорят, если хочет, может учиться.

— Мне кажется, это западня.

— Думаю, что нет. Видно, гимназистов простили. Это возможно.

— Пойду-ка я сейчас за ней, приведу домой.

На следующий день после того страшного происшествия у школы мать отвела Искру в село Габарево к своей сестре. Три дня пролежала Искра в постели. Девушке мерещились пожары. Она не верила, что осталась жива.

Очнувшись, она увидела в окне кроны грабов. Высокие голубовато-белые стволы, редкие ветви, пожелтевшая листва закрывали горы, ложбины, где совсем недавно бушевали пожары. Искру приняли в доме у тетки, как больного ребенка. Близкие знали, что произошло, и делали все, чтобы к ней вернулся душевный покой. Ее привели в таком виде, что родные перепугались, опасались, как бы от пережитых ужасов у нее не помутился рассудок. Девушка из дома не выходила. Немного придя в себя, стала вышивать, сидела у окна и поглядывала на грабовую рощу. Осыпавшиеся листья обнажали мощь стволов. Казалось, потеряв наряд, лес обрел еще большую силу. Он готовился встретить лютую зиму. Все соки из корней теперь шли на укрепление дерева. Крепка сердцевина — весной быстро зазеленеют листья.

Искра вышивала очень хорошо. Еще в детстве мать научила ее этому искусству, а потом, уже в школе, Искра вышила тетке скатерть.

— Пошла бы погуляла, — предлагала тетка, заметив, что племянницу не покидают грустные думы. — Интересуются тобой, спрашивают, как твое здоровье. Почему не выходишь на улицу?

— Здесь посижу. — Искра жалась в уголке. — Не хочу, чтобы расспрашивали.

— Да ведь наши люди добрые. Ты же знаешь, какие они хорошие.

Село Габарево участвовало в восстании только один день, и убитых из числа жителей не было. Большинство селян принадлежало к партии земледельцев, и, пока коммунисты уговаривали их, в других селах восстание уже разгорелось. Руководители восстания в селе успели скрыться, и расстрелов здесь не было. Каратели только сожгли клуб, но никого из жителей не тронули.