Стоян Даскалов - Огненные зори

— Ты о чем задумалась, Тодорова? — выводит ее из забвения голос учителя. И она, смущенная, вся сжимается. — Повтори, что я сказал!

Повторить она не может, хотя подруги стараются помочь ей. Учитель молчит и, вероятно, думает: «Это тебе не восстание, а школа». Потом делает пометку в блокноте. Искра тяжело вздыхает и садится на место. До каких пор будут возникать в памяти эти картины прошлого… Если бы могла стереть их, как стирают написанное на доске!

— Скажи, о чем ты думаешь? — интересуется учительница по литературе.

— Об уроке, госпожа Мутафчиева.

— Нет, ты не об уроке думаешь. Не обманывай меня. Ведь если я спрошу, ты повторить не сможешь. Ты думаешь совсем о другом…

Искра понимает, на что намекает учительница, и молчит. На перемене Мутафчиева подзывает ее. Учительница по литературе не такая, как математичка. Глаза у нее не холодные и не злые, а теплые и внушают доверие.

— Хочу поговорить с тобой.

— О чем? — Искра холодеет.

Неужели опять расспросы: что делала, как спаслась, как ее обнажали. Нет, лучше бежать отсюда и не возвращаться в школу. Кто для нее полковник? Какие у них отношения? Все хотят знать это. Вопросы, взгляды учителей и учеников преследуют ее. Девушка это видит и чувствует.

— Не пугайся, я знаю все… Офицеры — они такие…

Вот и она, добрая, заботливая, также готова одарить ее своей «милостью»! Искра краснеет, ей хочется крикнуть: «Хватит, оставьте меня, не хочу ваших милостей!» Но она вынуждена молчать.

— Хочу сказать, чтобы ты не пугалась. Делись со мной, если тебя что-нибудь гнетет. Я помогу.

— Хорошо. Спасибо.

Искра с трудом подавила раздражение, а когда пришла домой, расплакалась. В таком настроении ее и застала Живка.

— Опять в свою дудку задудела! Что случилось? Уж не влепили ли тебе двойку? По какому предмету? Исправишь.

— Эту двойку не исправишь.

Многие учителя постоянно намекали девушке на ее связь с полковником, вели разговоры о том, что за свою милость он получил от нее все, что хотел. Это причиняло Искре боль. Как доказать, что это не так? Пойти к врачу, но ведь никто не осмеливается выступить открыто. Но Искра все это видела в их улыбках, взглядах, чувствовала в шепоте и недомолвках. Уж лучше бы полковник убил ее. Разве это жизнь? Спасла себя и отца. Но какой ценой?

Искра чувствовала облегчение только тогда, когда, постукивая каблучками и мурлыча, в комнату влетала Живка и начинала журчать, как ручеек. Этот ручеек уносил песчинки, царапающие душу. Так прошло первое полугодие учебы.

«Есть люди, которые и сейчас не прекращают борьбу», — все чаще думала Искра, но никому не смела сказать об этом. В школе из уст в уста передавалась молва, она волновала и лихорадила учеников.

— Переоделся каракачанином… — перешептывались ученики. — Идет, закинув мешок за плечо. В бурке. Под ней пистолеты. Идет за стадом, а навстречу попадаются военные и спрашивают, не видел ли четников, разбойников. Он показывает на горы. Солдаты туда. Стоят на перевале, вынюхивают, как свора ищеек, караулят дороги, его — командира повстанцев — ловят. А он идет в бурке с посохом, под буркой пистолеты. И снова собирает по селам борцов.

Ходит он, командир, давший ей белого коня. Ходит, собирает людей. Сердце девушки наполнилось радостью. Искра с новой энергией принялась за учебу. Первое полугодие она закончила хорошо: четверки и пятерки, тройка только по математике. Учительница по литературе стала ее классной руководительницей. Даже на квартиру приходила. Она оказалась не такой, как думала Искра, а доброй, отзывчивой женщиной. Не исключено, что она была знакома с кем-нибудь из повстанцев. Может быть, кто-нибудь из близких перешел границу или убит. В ее глазах светилось сочувствие. Учительница избегала давать советы, была деликатна, не навязчива. Обещала помочь наладить отношения с математичкой. Классная руководительница осмотрела комнату, книги, столик и осталась довольна.

— Порядок в комнате говорит о порядке в душе, — сказала она.

По-видимому, и до учителей дошел слух, что из Югославии в Болгарию возвращаются бывшие повстанцы, они ведут в селах и городах подготовку к новому восстанию. Однажды после уроков директор выстроил всех учеников и произнес речь:

— Болгарская земля напоена кровью. Болгарский народ всегда отличался патриотизмом. Мы не позволили иностранным агентам продавать нашу землю и народ. Никто больше не верит им. Они подняли восстание, а сами скрылись, обманули народ, принесли ему только страдания. Вы, ученики, должны высоко держать болгарское знамя, хранить честь Болгарии.

Ученики прокричали «ура», потом прошли с песнями по городу и разошлись по домам. Вскоре по гимназии зашептались:

— Ты понял, почему он произнес эту речь? Припекать стало. Представь себе, он даже в город приходил. Одет по-крестьянски. Повесил на шею связки красного перца и ходит среди людей по базару. Встречают его полицейские, начинают торговаться. Дает им по связке и уходит, перемолвившись, с кем надо. Потом исчезает.

Живка, вернувшись домой, рассказала эту же новость, но в конце заявила:

— Не могу поверить этому. Легенды. Как о Левском.

Эти слова возмутили Искру.

— Это почему же? Будто у нас нет героев, как Левский? У каждого восстания есть свой Левский. Почему бы ему не быть и в Сентябрьском?

Живка тряхнула головой и огляделась.

— Тебе бы лучше молчать. И у стен есть уши.

— Я же говорю это только тебе.

— Многие будут рассказывать тебе, а ты возражай: «Неправда, не может быть. Да меня это и не интересует». То же говорю и я. А ведь у директора осведомители — в каждом классе. И даже среди учителей. Прикидываются добренькими, выпытывают. Как ваша учительница по литературе.

— Она не такая.

— Откуда знаешь?

— У нее друг был, повстанец. Сама мне рассказывала.

— Чтобы испытать тебя.

— А зачем меня испытывать? Она ведь все и так знает.

— Ты все же держи язык за зубами.

Живке были чужды высокие юношеские порывы, духовные интересы. Привлекало только реальное, практическое. Вся в мать. Живка дружила с одним парнем. Но даже в этих отношениях чувствовалась практичность девушки.

— Ты Лозю любишь?

— Это не имеет значения. Важно, что он любит меня.

— А ты…

— Посмотрю, чего он стоит, а уж тогда буду решать.

Живка говорила, что думала. Поэтому Лозю часто обижался на нее. Объяснениям не было конца, потому что Живка снова и снова что-нибудь вытворяла. А он ревновал, даже бегал искать ее на квартиру.

— Да брось ты ее, — советовала Искра.

— Мы должны объясниться. Ведь по-товарищески иначе нельзя.

У Искры не было друга, ей не с кем было поделиться своими мыслями, кроме Живки. До восстания были подруги, друзья. Теперь девушки сторонились ее. Впрочем, Искру, видимо, это пока устраивало. Она замечала у некоторых товарищей по классу желание подружиться с ней, но этому мешал страх. Об отношении к себе товарищей по гимназии Искра узнавала от Живки.