Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Чем же божественным созидаются все наши порывы к познанию? В чем источник философского, художественного и нравственного творчества?

Высший христианский атрибут Божества это – любовь. И она именно – основная творческая духовная сила всего сущего. Она не только руководит нравственной стороной нашей жизни, но охватывает собой все области духа. Увлекаемый любовью к миру, разум стремится к познанию истины; направляемое ею чувство прекрасного ведет к познанию красоты; движимое ею наше нравственное и религиозное сознание приводят к познанию добра и возвращаются к своему первоисточнику, к Богу.

Различные виды творчества во всех сторонах духовной культуры в той или иной степени сопровождаются вдохновением, имеющим в корне любовь к творимому образу. Там, где вдохновение отсутствует, отсутствует и любовь, и творчество превращается в ремесло, и в душе чутко воспринимающего перципиента такое произведение не находит эстетического, нравственного и философского отклика. Даже низшая сторона мышления – рассудок, в сфере своей науки и техники, проявляет любовь к изучаемому объекту в любознательности, в склонности к любимым занятиям. И только чрезмерная дифференциация науки и техники угашает этот элемент любви, превращает ученого и техника в моторизованного рабочего, служащего придатком к машине или к своему инструменту.

Но если любовь сопутствует разуму в его поисках истины, сопровождает художественное творчество в поисках красоты, то особенно ярко обнаруживается ее присутствие в исканиях правды, в стремлении к познанию высшего добра.

С любовью, как сопутствующим элементом познания, мы нередко встречаемся в истории философии. В своем учении об идеях Платон придал эросу, то есть любви, при восприятии прекрасного гносеологический смысл. Согласно Спинозе, человеческое мышление, возвышаясь до истинного, адекватного познания вещей в их божественной сущности, создает высшую добродетель «интеллектуальную любовь к Богу».

Обычно считается, что действительное познание – прерогатива одного только мышления. Между тем, гносеология, основанная на любви, дает возможность решать те проблемы бытия, которые мышление само по себе не в состоянии преодолеть. Познавательная сущность любви опровергает все иллюзионистские философские представления, согласно которым окружающий мир нереален и является одной только фикцией. В любви познающий субъект выходит за пределы своего «я», он ощущает существование чего-то вне его, чего-то недостающего и таким образом утверждает реальность бытия познаваемого объекта. Точно также гносеология любви может решить вопрос о солипсизме, что недоступно доказательству при помощи мышления. Любовь уничтожает пропасть между одушевленностью человека и одушевленностью его ближних.

Наконец, сюда же нужно отнести и проблему о болезненном состоянии сознания в различных формах эгоцентризма, когда в психике субъекта оскудевает его основная движущая сила – любовь и когда человек неестественно ставит себя в центр всего мира. В слабых видах эгоцентризма проявляются только самодовольство, самолюбование, практический и идейный эгоизм. Но в крайних своих состояниях эгоцентризм отсутствием любви окончательно умерщвляет душу. В предельных проявлениях эгоцентризма у человека вместе с любовью исчезают все основы культурного восприятия и культурного творчества: все, что он продолжает осуществлять во всех этих областях, лишено истинного интереса, вдохновения, пафоса; настоящего глубинного восприятия прекрасного и доброго он не испытывает, заменяя все это высказываниями формального эстета или утверждениями утилитаристического моралиста. Становясь в центр вселенной, он заменяет собой Бога. Но вокруг подобного бога вместо живой одухотворенной вселенной простираются мрак и пустота небытия.

И именно в этом явлении – опасность нашего века.

Перейдем, наконец, к той области духа, в которой обнаруживается высший провиденциальный смысл всей культуры человечества, – к религии.

Всеобщность и неистребимость религиозного чувства во все времена и у всех народов – факт неопровержимый. Погибли многие древние цивилизации со своей мало известной нам жизнью; но под надгробными наносами многовековых ветров обнажают лопата и кирка археолога остатки погибшей культуры, – и одними из первых возвращаются к свету современного солнца и храмы, и капища, и изображения богов.

И в наше время – в каких отдаленных диких местах ни останавливается пытливый взор этнолога на жизни примитивных народов, везде видит он фетишиста, благоговейно чтущего свой священный предмет; или анимиста, поклоняющегося духам рек, морей и лесов; или политеиста, олицетворяющего в богах силы природы и качества самого человека.

Анамнезис об утерянной близости к Богу в смутных видениях и в искаженных образах пробуждается в человеке на самой заре его культурного состояния и постепенно проясняется вместе с развитием духа. В этом великом процессе культурного шествия все ярче и глубже ощущает человек божественно-Высшее, и верит, и молится, и поклоняется.

Первобытное проявление религиозного чувства еще не воплощается в определенные образы божественного, ограничиваясь грубой магией и фетишизмом. У вавилонян были жрецы, владевшие особыми тайнами магии; секты индуизма изобилуют приемами магии и колдовства; культу классической греческой религии предшествовали магические церемонии и волхвования. У современных африканских племен духовенство фетишистского культа состоит из колдунов, магически вызывающих болезни, исцеления, хорошую и дурную погоду. Древний Рим, до вступления своего на исторический путь, вместо идолов сначала имел фетиши: первым изображением бога войны было копье, а Юпитера – кремневое орудие. У современных дикарей Африки фетиши представляют собой более или менее обработанные предметы при помощи примитивных орудий. Недаром португальские мореплаватели, первые наблюдавшие культ искусственных вещей среди западных негров, назвали эти предметы «фетишами», то есть предметами искусственно обработанными.

Значительно более высокую форму приобретает религиозный анамнезис в анимизме. Анимизм уже создает первичные идеи и типы одухотворенности, чего нет в фетишизме. Приходя к своему анимистическому мироощущению, как указывает Рейнак, «дикари и дети проектируют вовне свою волю, которая действует в них самих: они одухотворяют мир, в частности существа и предметы, которые их окружают, жизнью и чувствами, подобными их собственным». И это объектирование собственной психичности ничем не объяснимо, если оно не создается религиозным анамнезисом.