Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

То, что в музыке составляет ритм, то в пластических искусствах соответствует художественной пропорции форм. Эта пропорция может быть двоякой: стереоскопической или плоскостной. Архитектура и ваяние дают идеи и типы художественного пространства во всех его органических признаках, в трех измерениях, если придерживаться научной терминологии; живопись же образует круг идей и типов художественной планиметрии.

Пространство для живописи никогда не бывает формально одним и тем же изоморфным континуумом; никогда не бывает оно бесконечным. Здесь происходит то же, что в музыкальном ритме: частое чередование предметов в картине дает впечатление полноты, редкое чередование – обратное. Но чтобы эстетическое пространство стало действительным предметом познания, оно должно иметь и зрительное содержание: смысл рисунка, разнообразие красочности, соответствующие мелодии и гармонии в музыке.

Художественное пространство, вопреки пространству научному, не подвергается противоречиям и финитизма, не создает величин бесконечно-малых и бесконечно-великих. В нем заключается многообразие типов протяженности и многообразие идей, вытекающих из художественного замысла. Чем больше таких типов и идей приобретает культурный человек, тем полнее обладает он красотой, обнаруженной в мире художественным гением.

Переходя к ваянию и зодчеству, мы встречаем уже не плоскостное пространство, как в живописи, но стереоскопическое; кроме того, здесь появляются те элементы художественного восприятия, которые наука относит к области механики: масса и сила. Однако, эстетическая трактовка массы или материи, и силы или веса, – не имеет ничего общего с научной обработкой этих понятий. Художественный пространственно-материальный образ сочетает пространство и материю по собственным требованиям пропорций и равновесия, согласно своим идеям и типам. Например, как бы ни была прекрасна пространственная форма здания, однако, если это здание не обладает соответственным физическим весом, оно теряет эстетический характер. Никакой храм, сделанный из папье маше не вызовет в созерцающем художественного восторга. Если бы кому-либо удалось построить из картона копию пирамиды Хеопса во всю величину подлинника, получилось бы произведете достойное только «Луна-парка» или промышленной выставки. Соответственная насыщенность материальностью – один из непременных признаков архитектурно и скульптурно прекрасного. Гигантский собор Парижской Богоматери эстетически гораздо менее тяжел, чем любой средний парижский дом, построенный в стиле модерн.

В общем, вся область музыки, живописи и пластики, включая художественный танец, – в своем эстетическом познании внешнего мира соответствует в научном знании предметам механики и физики в их изучении пространства, времени, движения, силы, звука, света и других агентов внешней природы. Однако, в то время как научно-рассудочное знание в этой области является чисто внешним, необходимым в целях приспособления человека к окружающей среде, художественное познание преодолевает органическую субъективность не формально-рассудочными обобщениями, а типами и идеями, воспринимаемыми сознанием всего культурного человечества, что дает этим типам и идеям соборную объективность.

Наряду со всеми приведенными областями художественного творчества самой высшей, разумеется, нужно считать эстетическое слово, образующее сферу поэзии и художественной прозы. В нем основным предметом познания служит по преимуществу не внешняя сторона мира, а внутренняя: жизненные процессы, индивидуальная психика и социальная жизнь.

Как и другие искусства, но гораздо разнообразнее, художественное слово также строит свои обобщения в идеях и типах; но оно покрывает собой в известных пределах и предметы познания других областей творчества. Эстетическое пространство, время, материя, сила, движение не представляют здесь основного объекта познания; но в качестве художественного фона они необходимы для полноты словесных картин. Музыкальные идеи звучащего времени и движения слишком бедны в сравнении с многообразием художественного слова; точно так же бедны идеи живописи, пластики. Поэтому те творцы словесно-прекрасного, которые слишком долго останавливаются на живописании фона действия, а не самом действии, совершают ошибку, изменяя более высоким задачам изображения жизни. Про таких авторов можно сказать, что у них тяжесть гармонического аккомпанемента подавляет мелодию. То же самое наблюдается и у авторов, ставящих на первый план в развитии действия не внутренне-жизненные силы, а случайные пространственно-временные сцепления обстоятельств. Их произведения никогда не могут стать действительно прекрасными, так как главная цель эстетического слова – обнаружить в мире психическую сущность, а не временно-пространственные отношения.

Как в музыке и в пластике, время и пространство сохраняют в художественном слове свои органические признаки. Здесь нет времени безразличного, формального, математического; есть только время существенное и не существенное; есть гигантское пространство на расстоянии нескольких ответственных шагов и есть жалкая близость между далекими звездами.

Что же касается основных задач художественного познания в слове, а именно – познания явлений жизненных и психических, то задачи эти разрешаются также совершенно иным путем, нежели в научной биологии, психологии и социологии. В словесно-прекрасном нет деления мира на органический и неорганический; в искусстве все живет, все должно быть обвеяно дыханием жизни. Художественное слово не пытается установить причин возникновения или границ одушевленности; жизненно-значительное или незначительное не измеряется здесь математически-махиноформно, не в связи с морфологическими или физиологическими признаками, а по внутреннему значению объектов в каждой данной картине.

Точно так же нет в истинном художественном слове искусственного научного анализа душевных явлений и деления психики на формальные группы, на мышление, чувство, волю. В словесно-прекрасном все эти части неразрывно участвуют вместе. Художественный психологический анализ по существу своему вовсе не анализ в научном смысле этого слова: тут просто один из досадных примеров злоупотребления терминами, взятыми из чуждой научной области. Задача художественного анализа вовсе не расчленения какого-либо комплекса явлений, а наоборот – выявление типических сторон объекта в общей картине.

И потому для словесного искусства нет никакой правды в экспериментальной психологии, в психофизическом параллелизме. Ничтожность и величие духа независимы здесь от материальных субстратов. Тут нет высших организмов и низших; звери Киплинга более одушевлены, чем люди Чехова. И смысл развития жизни и психики строится художественным словом не на случайностях слепой эволюции, а на внутренней связи процессов одушевленного мира.