Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Но какой это бог? Холодный, безразличный, никого мистически не влекущий к себе. Вершина пирамиды, построенной из песка, скрепленного логикой. Бог, воплотившийся в атом для спасения душ человеческих от неведения, от греха и от зла!

Нельзя утверждать, что вся нынешняя наука материалистична. Но она вся атомистична. Не только материю, но и энергию, и жизнь, и дух, и самого человека, и его социальную структуру стремится она свести к механистической комбинации атомов. И чем дальше, тем больше расходятся ее пути с путями религии. Все, что не построяется на ее основе бесконечно-ничтожного, все для нее безразлично, беспокойно, ненужно: и любовь, и совесть, и непосредственные восприятия души, и борьба зла с добром.

И если дает иногда она счастье людям, утешает своей помощью в тяжком труде, лечит страждущих, то все это вовсе не потому, что на подобную помощь ее зовет атом бог, а потому, что у человечества есть совершенно другая область познания – религиозно-нравственная, – которой атомистическая наука не в состоянии объяснить и понять.

Род человеческий давно бы погиб во взаимной животной борьбе, если бы у него была только одна дорога к познанию: научная. И если живо до сих пор человечество, и если всегда будет жить, то только потому, что у него есть и будет другое знание мира: религия. Не в монаде видит она Бога, не по бесконечно-малому строит бесконечно большое, но в бесконечно-большое включает бесконечно-малое. Для нее люди не мятущиеся атомы из кинетической теории газов, а нечто великое и малое одновременно, движущееся по путям добра или зла. Для нее все объяснимо, она ничего не отталкивает от области своего знания: для нее все в мире – Божье чудо, чудо, познаваемое внутренним опытом, внутренним ощущением бытия Бога.

Страшное время настало. Всех своих бесконечно и ничтожно малых богов призвала сейчас наука для борьбы одних людей против других. С ужасом ждет человечество момента, когда атом падет на него с неба, когда с неба осядет на его города ничтожно-малая жизнь смертоносных микробов…

Но есть у нас, к счастью, другое знание, кроме научного. Знание, исходящее из ощущения бесконечно великого. И оно спасет мир.

Бесконечно велик наш Бог, Бог христианского знания. Бог бесконечно всеблагой, бесконечно всемилостивый. И имя Ему – не кванта, не атом, не электрон, не клетка, не микроб, – а Любовь.

Есть немало парижан, которые по эстетическим соображениям весьма отрицательно относятся к своей Эйфелевой башне.

На всемирной выставке 1889 года, для которой она была построена, Башня эта являлась, разумеется, замечательным аттракционом: высота – самая большая среди всех строений, созданных человеческими руками; вес – колоссальный для того времени: девять миллионов килограммов; устойчивость в силу особой кривизны профиля – изумительная; верхушка может раскачиваться от ветра на несколько метров без всякой опасности для всего сооружения.

Но выставка 1889 года прошла. Башню следовало уничтожить, чтобы не портить вид Парижа. Но ее пожалели: ведь такого высокого строения не было нигде в мире.

И вот до сих пор возвышается над прекраснейшим на земле городом это нелепое создание ярморочно-балаганного вкуса. Царит над всем Парижем, над всеми историческими дворцами и храмами. Растопырив дырявые железные ноги, возносится вверх переплетами металлических досок, болтов, винтов, гаек, гвоздей…

Стоит, поднявшись выше всего в Старой Европе, как символ фабричного творчества, заводского штампа, материалистического чванства, как образ насквозь пустой механической цивилизации. И ушли куда-то вниз сравнительно с нею дворцы – хранилища истинной красоты, таланта, гения. Распластались внизу среди дыма и копоти храмы с едва уловимыми поблекшими своими крестами.

А она, Башня железа, болтов, винтов, гаек, торжествует в своей высоте. И сквозной продувной пустотой упирается в небо. Приглашая Господа Бога через ее эмалированную пробку-верхушку спуститься в новый цивилизованный мир.

И вот, на днях, в Париже произошел следующий случай: полиция арестовала некоего студента Анри де Беарна, который был пойман во время своих преступных приготовлений ко взрыву Эйфелевой башни.

При помощи 25 килограммов взрывчатых веществ молодой человек предполагал разрушить одно из четырех оснований Башни и повалить всю постройку.

Следственные власти сначала предполагали, что Анри де Беарн собирался осуществить свой замысел из художественных соображений: чтобы Башня не компрометировала вкуса французов.

Но, увы! Как оказалось, злосчастный студент придумал свой план вовсе не по причинам эстетического порядка; ему просто захотелось прославиться. И во время допроса юноша чистосердечно признался:

– Мы с моим товарищем Мишелем Мурром, которого полиция уже арестовала в прошлом месяце, давно мечтаем о славе. Он устроил скандал на пасхальной мессе в соборе Парижской Богоматери, за что пострадал и стал известен публике; я же затеял дело более грандиозное: уничтожение Эйфелевой башни. Почему в самом деле, Эйфеля знают все, а меня, кроме моих товарищей, никто? Если бы мой план удался, каждый турист, при приезде в Париж, говорил бы, посещая Марсово Поле: «вот то самое место, где инженер Эйфель построил свою башню, а студент Анри Гатар де Беарн ее уничтожил».

Человеческое тщеславие также древне, как мир. Вся языческая древняя культура, созданная любованием человека своими жизненными силами, двигалась в огромной мере тщеславием. Это чувство толкало правителей к расширению своей власти и своей территории, вело полководцев к победам, заставляло ораторов произносить речи, атлетов соревноваться в силе и ловкости, художников творить свои произведения. До появления христианства тщеславие поощрялось в людях как полезное качество для развития личности, государства и общества. С ним боролись только такие просветленные люди древности, как Сократ, который, например, говорил своему ученику цинику Антисфену: «Сквозь дыры твоего нарочито изодранного платья я вижу твое тщеславие».

Но только с Христа, с учения о блаженстве нищих духом и кротких, скромность стала общепризнанной добродетелью, общеобязательнымнастроениемдуши.Тольковсвязисхристианством самолюбование, тщеславие, гордость, обоготворение своего земного «я» стало грехом. И как была облагорожена христианская цивилизация внедрением в людей богобоязненной скромности! Облагораживалось даже само тщеславие, когда оно проявлялось по греховной слабости: направлялось к полезному служению обществу, к проявлению истинных творческих сил в науке, в искусствах.