Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Казалось бы, тут, на вершинах, откроются вечные тайны, обнаружится смысл, проявятся конечные цели.

И что же? Только холодом веет вокруг. Леденеет душа. И нет утешения. Игра мысли, как дуновение ветра. Хоровод слов, как снежинки во вьюге.

И действительно: кто же прав из всех мудрых, предлагающих свои системы познания?

Если правильна одна какая-нибудь из этих систем, если основатель ее в самом деле достиг блаженства прикоснуться вплотную к правде бытия, то значит остальные учения, основанные на других методах, ложны? Но почему такое небывалое счастье одному избранному?

Угадать истину для человека такое ослепительное чудо, оно так ярко должно отделить счастливца от всех остальных, что между познавшим и не познавшими – целая пропасть. Различие того же, что между человеком и Богом.

Кто же этот смертный бог на земле? Платон? Декарт? Локк? Кант?

Вся наша глубинная совесть не может примириться с тем, чтобы отдать такое предпочтение кому-нибудь одному. И глубинный наш разум также не может признать, что истина бытия строится совместно со всеми земными мудрецами в их противоречивых учениях.

Дать людям окончательную, неоспоримую правду, привести к действительному проникновению в бытие, освободить нас от мучительных сомнений, согреть сознание смыслом, утешить страдающих от проклятия смерти, – может не просто человек-мыслитель, а только истинный, непререкаемый богочеловек.

И где же искать его, на ком остановиться, как не на действительном Богочеловеке – Христе?

Если Он учитель во всем, то не Он ли учитель и в познании мира?

Учитель-мыслитель без игры логического сплетения мыслей. Учитель-философ без писанной философской системы. Рационалист без преклонения перед силами разума. Эмпирист без искусственных опытов.

Он – логичен без логики, убедителен без убеждений. И для проникновения в правду мира не ищет Он от ученика ничего из того, что требуют изощренные земные мудрецы.

Ясное сознание. Чистая душа. Благостное отношение ко всему. И человек готов к причащению Истиной.

Ибо прикосновение к действительной истине не есть привилегия. Доступно всем – и обладателю грузных человеческих знаний, и человеку неискушенному в ухищрениях науки, и старцу, умудренному жизнью, и юной душе, недавно раскрывшей глаза.

Велики земные мыслители. Велики их попытки, вызывающие уважение, почтение в потомках.

Но был ли один из них, или был другой, было ли их мало, или было много – не все ли равно для приближения к правде?

А Христос един Бог. Един как учитель, как утешитель, как руководитель для ищущих. Без Него все для нас неясно, неполно. Радость на земле тревожна, хрупка. Страшит счастье своей кратковременностью, своим горем исчезновения. И несчастье страшит мраком, безутешностью, помутнением души. Без Христа все мы на земле в жестокой ловушке, все мы – жуткие смертники, обреченные на неизбежную казнь. Без Христа все наше существование пусто: нет смысла, нет цели, нет действительной ценности ни в чем и нигде.

И если во всем Он опора, то почему не опора и здесь – в разрешении загадки познания?

Бог – Любовь. Вот указанная Христом основа всякого бытия, глубинный источник хотений и чувствований, очищенных от загрязнения грехом.

Не идеи Платона, не разум Декарта, не опыт Бекона, Локка, не чувственные ощущения материалистов, не мыслящий дух Гегеля, не воля Шопенгауэра, а любовь Иисуса-Мыслителя. Любовь – божество, начало бытия, все проницающее, все созидающее.

И если Бог есть Любовь, и если в душе своей мы ощущаем присутствие любви, то существование ее в нас – высшее отражение и подобие Бога. Без этого божественного стержня души ничто – и разум, и воля, и чувственный опыт. Только присутствие любви дает им истинный путь и действительный смысл.

Что такое сказать: «я мыслю, следовательно, существую»? Утверждать только малую сторону своего бытия. Но сказать: «я люблю, следовательно, существую» – это сказать все, зачерпнуть истину из первоисточника.

Любовь, обращенная к миру и к людям, к каждому живому дыханию, к каждому цветку и былинке, любовь к мерцанию звезд и к сиянию солнца, любовь к горным тропам и дорогам в скромных долинах, к стихиям в их покое и в буре, любовь ко всему и ко всем – вот единственное полное самоутверждение своего бытия, утверждение бытия внешнего мира и Бога.

Недостаточно мыслить, чтобы достигнуть незыблемой уверенности в существовании своего внутреннего «я» и внешнего чужого «не я». Никакое размышление не создает истинного моста между нами и миром. Не создают этого моста ни интеллект, ни воля, ни чувственный опыт. Интеллект, предоставленный сам себе, тонет в созерцании своей собственной тени, своих собственных призраков; воля растворяется в беспредметном хаосе; чувственный опыт бесцельно скользит по поверхности сущего. Но любовь, увлекая с собой разум, волю и чувствования, истинно полно устанавливает связь между я и не-я.

Для любви нет существования одного только я. Своей неудовлетворенностью без не-я она утверждает реальность внешнего мира. И страдание от потери объекта любви, таким образом, не есть только чувствование: это в то же время и глубочайший познавательный акт.

И нет для любви одного только не-я: истоки ее, находясь в нас, непререкаемо убеждают, что внутренний мир существует. Ни в хотениях, ни в мышлении, ни в восприятиях органов чувств душа так ярко не ощущает свое бытие, как в чувстве любви.

Реально выводя человека из пределов сознания, являясь божественным посредником между человеком и миром, незыблемо устанавливая существование субъекта, объекта, взаимодействия между тем и другим, – любовь несет в себе все признаки познавательной ценности.

Но, не замечая этого сияющего солнца души, проходят мимо мыслители, потрясенные великим солнцем для глаз. Ищут правды бытия с помощью обожествленного опыта. Строят для укрытия от тоски знания убежища, одни из них разрушают, другие обновляют, третьи создают заново.

И видят со страхом, что жизнь коротка, что бесконечная тоска. И что впереди – одно только изнеможение духа.

Улыбнется ученый в ответ на мысль о познании природы любовью.

И мыслитель-позитивист, исходящий из опыта, тоже улыбнется и скажет: где для любви опора в великой системе приобретенных человеческих знаний? И мыслители рационалист и критицист улыбнутся: нет у любви логических рамок для построения системы. Нет у любви трансцендентальных форм восприятия, нет категорий, которыми обладает рассудок.

Почему же не согласится ученый принять любовь за основу познания? Не потому, что сам не знает любви, а потому, что не знают любви обожествленные им математическое измерение и инструмент. Гордый грузом своих инструментально-логических знаний забывает ученый, что истоком его занятий наукой, руководителем первых шагов, была именно любовь к той стороне бытия, которая пленила его своей загадкой, привлекла внимание чудом существования.