Стоян Даскалов - Цветины луга

— Как станете планы выполнять, так все и будет. Нечего лодырничать!

— Ого, слышите, он уже и лодырями нас обзывает!

— Ишь, ловкачи! Больше вам не удастся обманывать государство.

— Слыхали? Это мы-то обманщики! Того не видит, что в селе людей не осталось, а требует перевыполнения планов! Ему-то хоть бы что!

— Что ты там бормочешь, гражданка? Ты выйди и всем скажи!

— И скажу! — крикнула Игна прямо ему в лицо. — Вылазите из машин только когда речи надо говорить и опять поскорее на мягкие сиденья плюхаетесь! Один вон приехал в соседнее село на машине, так из машины даже не вылез. Прямо оттуда речь держал, как из кабинета. И это еще что! Приказал после, чтобы его вынесли на дорогу вместе с машиной. Вот это я и хотела сказать!

— Ты здесь демагогию не разводи! Платок вон какой нацепила! И платье! — он дернул за концы платка, платок развязался, густые волосы Игны растрепались, открылось лицо — чистое, простое лицо крестьянки, не знающее кремов и румян, обласканное ветрами, не раз умытое утренней росой, темневшее от зноя летом и белевшее зимой. — У каждой из вас небось по три-четыре шелковых платья. Шкафов понакупили, дома свои набили всякой всячиной. Чего вам еще надо?

— Мужиков! — Игна плюнула в сторону и повернулась к нему спиной.

Все рассмеялись. А она подобрала с земли платок и, размахивая им, как флагом, стала проталкиваться сквозь толпу.

— А что! Раз добром не хочет понять, так еще и не то скажу.

Солнышко что-то взволнованно говорил новому председателю. Дянко замахал рукой и закричал:

— Подожди, Игна! Товарищ Слынчев хочет тебя о чем-то спросить.

Игна, уже почти выбравшаяся из толпы, повернулась и, повязывая голову платком, сказала:

— Что там спрашивать! И так все ясно. Не хотим машин, мужиков нам отдайте! И его жена небось не может без мужа! Вот и все!

Снова по толпе прокатилась волна смеха. И теперь уже людей невозможно было утихомирить. Народ стал расходиться сам по себе, как и собрался. Руководитель масс остался посреди двора один.

— Скажи мне, что за фрукт эта женщина? Наверное, бывшая кулачка?

— Нет! Раньше была середнячкой.

— А теперь?.. — Солнышко чуть не сказал «враг», но осекся…

— Теперь… одна из лучших работниц.

— Что значит — одна из лучших?

Дянко Георгиев усмехнулся.

— Когда говорим о работниках — «самый лучший», «самая лучшая», то судим не по тому только, как они работают руками, но и как у них голова варит, — нравоучительно сказал Солнышко.

— В том-то и дело, что у нее и голова неплохо работает.

— Да, но кому от этого польза?

— Хозяйству, — виновато улыбнулся председатель, продолжая защищать Игну. — Она член правления и пользуется большим доверием у женщин. А у нас, как вы знаете, бабье царство!

— Немедленно убрать ее из правления! Раз она осмелилась такое говорить мне в лицо, то представляю себе, как она нас за глаза костит!

— В том-то и дело, что за глаза она не станет говорить. Она всех женщин ведет за собой!

— Не нужны нам такие вожаки. Она на нас волком глядит. Убрать ее, и точка!

— Я с вами не согласен, но раз вы настаиваете… поставлю вопрос, и если собрание решит…

— Да ты что, Георгиев? Какие еще собрания? Нечего плыть по течению! Где это видано, чтобы собрание решало, а ты исполнял его волю! Ты должен решить, а собрание обязано одобрить. Ты руководитель! Партия никогда не откажется от руководства! Понял?

— Но ведь ее избрало собрание. Я не имею права применять административные меры.

— А я приказываю, и ты должен выполнить мое распоряжение. Мы никому не позволим расшатывать дисциплину. Завтра такие как она здесь могут бунт устроить, и тебя же за это посадить придется. Времена извращений прошли!..

Дянко Георгиев весь сжался под градом упреков. Солнышко припомнил ему прощенные «грехи», мочалил его, пока не уехал.

После отъезда руководителей председатель осмотрел полученные машины. Выделил те, что можно было тут же пустить в дело, и сказал подошедшим кооператорам:

— Не будем терять времени! Вот этими плугами вспашем Иманский холм под виноградники и сады! За дело, товарищи!

И машины поползли к холму. Всю неделю ревели, не умолкая ни днем, ни ночью, вызывая нарекания и ругань. И распахали-таки холм, на котором раньше росли только чертополох да перекати-поле, подготовили землю к весне.

Три дня шел сильный дождь.

Сыботин, возвращаясь домой, еще издали заметил, что из трубы его дома весело валит дым. В доме, наверное, услышали его шаги, когда он перебирался через размокший от осенних дождей двор, потому что дверь была не заперта и легко подалась под рукой. В очаге пылал огонь, чтобы можно было просушить намокшую под дождем одежду. Игна вскочила из-за стола и встретила его на пороге улыбающаяся.

Сыботин обрадовался, что жена дома. Дорогой он все думал, застанет ее дома или опять, как в прошлый раз, хлеб покажется горше полыни. Он решил не ругать ее сегодня, хотя сейчас ему было бы еще труднее сидеть в холодной, нетопленой комнате и ждать, пока она вернется с заседания. История с садом еще больше сблизила их. Тогда он понял, что не только в жене, но и в нем еще крепко сидит землепашец. Он почувствовал, что жена права, решил больше не становиться на ее пути, и сейчас ему не терпелось узнать, как идут ее дела. Он вынужден был признать ее превосходство. У него все было просто. Сыботин считал себя бежавшим от трудностей крестьянином, который никогда больше не вернется к земле. Его дорога была ясна — она вела прямехонько на завод.

А Игна только-только становилась на ноги, оперивалась. Пока Сыботин работал в кооперативе, она была хорошей хозяйкой и только, мало пеклась об интересах села. Зарабатывала трудодни, но сердцем и душой всегда была дома, в семье, не любила вмешиваться в дела кооперативные, а тем более общественные. Это считалось мужским делом.

Но сейчас ее словно подменили. Этот завод разбередил ее душу, поднял нетронутую целину. Напоследок Сыботин стал подмечать в жене особую горделивость, чувство собственного достоинства, свойственные каждой женщине, когда ее поставят на какой-нибудь важный пост, дадут в руки власть. Он думал, что Игна по не опытности начнет спотыкаться, делать промахи. И говорил себе: «Пусть помается, увидит, что в жизни не все идет как по маслу, такая неразбериха бывает, что сам черт ногу сломит. А поняв, перестанет сердиться из-за пустяков, чаще будет соглашаться: «Ты прав, Сыботин!».

Сыботин знал семьи, где муж и жена занимались общественной работой, и уже не видел в этом беды, как раньше.

«Если муж не верит жене и держит ее взаперти, то она сквозь замочную скважину пролезет, а добьется своего!»

Сыботин верил Игне. За столько лет он слова худого о ней не слыхал. Сначала считал ее работу в правлении детской забавой, стремлением как-то убить свободное время. А потом пришел к убеждению, что это не забава, что работа открыла Игне глаза, раздвинула горизонт, подняла ее не только в его глазах, но и в глазах всего села.