Стоян Даскалов - Цветины луга

Яничка пришла к нему как раз тогда, когда рабочие участка хлынули к нему в комнату с поздравлениями. Этот поток влился и в ее душу, смыв с нее мерзость подозрений.

Сыботин смутно угадывал, что Лидия относится к нему не совсем так, как ко всем остальным. Казалось, она все ждала чего-то. При встрече с ним она заметно оживлялась, стала чаще заходить на его участок, задерживалась, словно невзначай, после работы, не стесняясь, забегала к нему в барак, хотя он жил не один.

Лидия вообще не стеснялась мужчин. Даже когда ее, бывало, спрашивали, не боится ли она поздно возвращаться в свой барак одна, Лидия отвечала:

— Я мужчин не боюсь, боюсь женщин! Мы, бабы, намного хуже.

Иногда она позволяла странные выходки, которые Сыботин не мог себе объяснить.

Могла, например, заявиться, когда он уже спал. Письмо, мол, написала, а марку купить забыла. Зашла, дескать, за маркой…

Сыботин знал, что Лидия пишет письма раз в год, не чаще. Из родных никто никогда к ней не приезжал, будто все ее забыли, да и здесь она ни с кем не сблизилась, ни к кому не прибилась. Все ее сердечные привязанности давали осечку. Появится на горизонте какой-нибудь обожатель, начнут сыпаться в ее огород камешки: «Эй, Лидия, с тебя причитается! Дело-то совсем на мази!» Отшутится в ответ: «А то как же! Обязательно!», а через несколько дней глядь — снова одна. Скора была на знакомства, но еще более скора на разрыв. Те, кто помоложе, после первых же встреч разочаровывались. Им претило изучение характера и всякие другие проволочки, они торопились сразу, при первом же свидании, взять быка за рога. Оставшись на бобах, начинали воротить нос в сторону. Любовь их тут же жухла, чтобы вскоре расцвесть на новом месте. Более серьезных, по всему видно, отпугивали ее строгость и сдержанность, во всяком случае ее трудно было увидеть несколько раз подряд с одним и тем же человеком. Это ее одиночество среди многолюдья невольно вызывало у Сыботина сочувствие. Иногда он, как подобает старшему, шутя подбадривал ее:

— Лидия, ты не думай долго! Смотри, пропустишь свой поезд!

— Я, бай Сыботин, уже пропустила скорый!

— А я о чем толкую: смотри не прогляди пассажирский. Он понадежнее!

— Есть еще и товарный! Самый надежный! Медленно едет, да далеко увозит.

Сыботин задумался над ее словами.

— Ты неправа. Я по себе знаю. Сам вроде на товарном еду.

— А что, разве это плохо?

Сыботин понял, что шутка приняла серьезный оборот. «Товарный поезд», оказывается, не только не пугает Лидию, но и нравится ей.

— Села раз в жизни на скорый и дала маху. Пробовала на пассажирском, снова не то. Теперь вот хочу сесть на товарный.

«Уж не насчет меня ли ты, голубушка, закидываешь удочку?» — подумал после одного такого разговора Сыботин и перестал шутить, боясь, как бы чего не вышло. Он не привык шутить с женщинами, это казалось ему небезопасным. Он был и сам не рад, что затеял этот дурацкий разговор. Единственная женщина, с которой он мог свободно и перебрасываться шутками, и пререкаться, и ссориться, была Игна. С другими он мог говорить только о деле, общался только на работе. Он молча вкалывал за десятерых, никогда не вдаваясь в подробности, кто сделал больше, кто меньше. Старался держаться от женщин подальше, хорошо зная, как опасно шутить с огнем. С него хватало того, что дома вот уже пятнадцать лет жена шпыняет его и пилит за дело и без дела. И Сыботин весь отдавался работе, — в ней видел он смысл жизни. «Может, поэтому меня и наградили», — думал он. И может поэтому на следующий день, когда ушла домой Яничка, на работе к нему подошел вихрастый паренек, осмотрел его с головы до ног и сказал, глядя снизу вверх:

— Вы Сыботин?

Сыботин кивнул головой, занятый своим делом. — А в чем дело?

— Вы отец Янички?

— Что? — всполошился Сыботин. — Что-нибудь случилось? Где она?

Он сам проводил дочь аж до реки. И теперь, когда этот парень произнес имя его дочери с каким-то скрытым волнением, Сыботину вдруг пришло в голову, что Яничка побоялась идти домой, как бы не влетело от матери за то, что не ночевала дома, вернулась сюда и что с ней что-то стряслось.

— Нет, ничего! Я просто хотел… — паренек смущенно мигал глазами, переминаясь с ноги на ногу. — Я… очень хочу работать у вас, на вашем участке.

— А откуда ты знаешь Яничку?

— Так ведь… — еще больше смутился тот, — так ведь село недалеко от завода… рукой подать. Они сюда приходят, мы ходим… на танцы, матч, ну, в общем, молодость… — Он наконец-то справился с собой и посмотрел в глаза Сыботину. — Молодежь теперь легко знакомится! Вчера она попала в яму с водой, я ее вытащил оттуда.

— Так это ты ее спас? А она мне и не сказала!

— Стесняется, как всякая молодая девушка.

— Ишь, старик объявился! Как зовут-то тебя?

— Христо я! Ицко!.. Работаю вон на том участке. Но у вас лучше… Здесь порядок и бригада дружная. Я хочу у вас работать.

— Хорошо, Ицко, переходи к нам! Только чтобы законно! — предупредил его Сыботин.

— Я так и знал! — обрадовался Ицко. — Вы — человек что надо! Теперь мне все нипочем! — и, дружески хлопнув Сыботина по плечу, убежал.

— Бай Сыботин! — крикнула ему из своего железного теремка Лидия, помахав рукой, но он ничего не слышал и не видел, занятый своими мыслями. А она кричала с высоты: «Давай, товарный, дорога-то дальняя!»

Тут только Сыботин ее заметил, кивнул, улыбнувшись, и повел плечами, будто готовясь взвалить на них всю стройку.

Яничка не думала, что мать будет так убиваться. Сначала она плакала вместе с ней, потом стала следить, как бы она чего не натворила. Перед ее глазами возникали одна за другой сцены, о которых до сих пор говорили на селе. Она видела, как ее мать замахивается и швыряет комьями земли в инженера и рабочих, приехавших на закладку завода, как встает во весь рост перед трактором в тот зловещий день, когда тракторы и бульдозеры корчевали кооперативный сад, как в глухую ночь тащит с кладбища крест и вкапывает его в саду, под окнами. Этот крест предвещал нечто страшное. И теперь это сбывалось. Яничке тогда все казалось, что кто-то должен умереть, что смерть кружит над их домом, точно сова, свившая себе гнездо под крышей, и подстерегает свою жертву. Девочка не спала по ночам, думая, кто же будет этой жертвой. А после несчастья с дядями учительницы, она просто места себе не находила. Ей все казалось, что с отцом тоже каждую минуту может случиться несчастье — его может убить током, он может попасть под машину, сорваться с лесов и разбиться.

Отец отнес крест на кладбище, но, как только в доме было что-нибудь неладно, ей слышался крик совы и мерещился крест. Сколько раз она вскакивала с постели по ночам с криком: «Ой, мамочка, крест!».

Креста давно не было. Девочка, как и все дети, быстро забыла об этом событии, успокоилась, но теперь, когда мать, наплакавшись и напричитавшись вволю, стала молчаливой, скрытной, ее снова стали мучить кошмары. Стоило Игне выйти из дома, как Яничке начинало мерещиться, что мать преследует крест, гонится за ней, вот-вот настигнет и накроет. Она тревожилась за мать, не зная, как ей помочь. А что если взять и признаться, что ее поцеловал парень?