Стоян Даскалов - Цветины луга

— Точнее, точнее, — понукал его секретарь, шагая за ним. — Этого мало, еще надо!

— Там же огороды. Подождите, пока уберем капусту и перец…

— Чего там! Да сколько здесь этой капусты и перца? Машины три. Пять тебе пришлю, только давай отмеряй. Нельзя нам темпы сбавлять. Понял? К осени нужно все расчистить.

И Дянко послушно зашагал в сторону огородов, где только что искупавшиеся женщины сбились в кучу и во все глаза глядели на председателя.

— Так вот он каков — сом!.. Наш председатель попался на удочку!

Случилось то, чего опасалась Мара. Как только началось строительство дороги и моста через Тонкоструец, в Орешец приехала строительная бригада и заняла школу.

Уборщица Дина прибежала к Маре бледная, запыхавшаяся и через силу выговорила:

— Что будем делать, а? Парты… переносят… на верхний этаж…

— А ты зачем дала ключи? Почему не спросила меня?

— Да разве ж я знаю! Сказали: «Слынчев приказал!». Я и подумала, что ты знаешь. А как стали швырять парты…

— Да как они смеют!

Темные пятна на лице Мары стали еще темнее. Она быстро собралась и направилась к школе. Мара не могла идти быстро. Уборщица, такая худая, что платье висело на ней, как на вешалке, все забегала вперед, оборачивалась, поджидая директоршу, и без умолку тараторила:

— Ну и люди! Сущие разбойники!.. Я им говорю: «Что вы делаете?» А они хоть бы хны! Наши мужья ведь тоже рабочие, говорю им, но они никогда не позволят себе такого безобразия, чтобы школу превратить в склад. «А вы разве не были учениками? — говорю им. — Как вам не стыдно так швырять парты? Посмотрите, что вы сделали с картами, цветами! Вот пойду скажу учительнице, она вам покажет, где раки зимуют!» А они хохочут, как полоумные: «А учительница эта молодая?». — «Молодая или нет, — говорю, она вам покажет, как надо обращаться со школьным имуществом! Вы еще бульдозеры свои сюда загоните, бочки с бензином и маслом вкатите!» А им — как с гуся вода! «Раз помещение пустует, наше будет!».

Когда подошли к школе, уборщица подбежала к окну, заглянула, и, всплеснув руками, бросилась к Маре.

— Там, где стояли парты, постели себе устраивают!

Видя, что Мара переступила порог школы спокойно, с достоинством, словно собиралась наказать провинившихся учеников, Дина набралась смелости и засеменила следом.

— Вот они — дикари! — бросила она им в лицо. — Я же вам, как людям, говорила! Да разве с вами можно по-человечески разговаривать!

Мара постояла на пороге класса, окинула взглядом разбросанные по коридору инструменты, мешки с цементом, кабель. В классе вместо парт уже стояли походные кровати, а на стенах вместо географических карт и портретов висели полотенца, грязные спецовки… Густой запах человеческого пота шибанул ей в нос.

— Кто вам позволил занять школьное помещение?

— У нас есть начальник, его спрашивайте.

— А где ваш начальник?

— Поехал за материалами.

— Какими материалами?

— Разными.

— И где же вы их думаете складывать?

— В подвале.

— Но там ведь кухня и столовая!

— Школа сейчас не работает.

— Да вы в своем уме! — не смолчала Дина. — Там, где дети едят, вы всякую дрянь складывать собираетесь! А кто вам сказал, что летом здесь дети кооператоров питаться не будут?

— Товарищ директор, договаривайтесь с начальством! Мы не ученики, чтобы вам подчиняться.

— Немедленно освободите помещение! — вскипела Мара.

Она забыла, что перед ней не класс, которому можно скомандовать: «Всем выйти из класса! Строиться во дворе! Встать! За мной!».

— Повторяю — освободите немедленно!

Она почувствовала легкое головокружение, но тут же все прошло.

— У завода есть возможности! Он должен построить вам бараки, натянуть палатки, может вас распределить по квартирам. А школу загаживать не позволю!

Но рабочие не обращали внимания на ее слова, продолжая устраиваться на новом месте.

— Вы слышали, что я вам сказала?!

Но они словно оглохли. Один из рабочих протянул испачканную мазутом руку к карте Болгарии.

— Что ты делаешь? Болгарию мараешь! Это же карта Болгарии!

— Это старая Болгария… На ней нет нового завода! — Парень, как ни в чем не бывало, отстранил ее, снял карту, а на ее место повесил свой замасленный комбинезон.

Маре стало плохо, она пошатнулась.

— Это же директорша, идол ты окаянный! — подбежала Дина, ухватилась за койку и стала тащить ее в коридор.

— Слушай, тетка, не тронь кровать, а то… — окрысился на нее один из парней.

Дина попятилась.

— У-у, чтоб тебе пусто было! Ишь, племянничек отыскался. Хуже бандита!

— Дина, иди сюда, перестань с ними разговаривать, — сказала Мара, лицо которой потемнело от обиды и гнева. Ей было так больно, будто это бывший ученик толкнул ее. Спотыкаясь, как слепая, двинулась она к двери. Дина пошла было следом, но на пороге остановилась и, обернувшись назад, погрозила рабочим кулаком:

— Ну, будет вам! Убирайтесь отсюда, пока не поздно, а не то бабы вас повыкидывают со всеми шмотками! Это вам не Цветины луга, и не кладбище! Выметайтесь, пока живы, а то мы вас!..

Мара пошла прямо в правление кооператива. Мужа там не было. Он уехал в горы, на ферму. На новом месте начал болеть скот, начался падеж овец. Чабаны были правы, но никто тогда их не послушался, а теперь снова придется отвечать им да председателю.

Мара попыталась связаться по телефону с Слынчевым, но его нигде не было. Тогда она в двух словах рассказала секретарше о случившемся и попросила поставить в известность секретаря.

— Это же вандализм! Только фашисты превращали школы в конюшни да в застенки!

Секретарша только сказала:

— Да, да, поняла! Я ему передам!

Куда же податься теперь? К кому обратиться за помощью? К мужу? И Мара попросила немедленно послать за ним.

Пока она ждала мужа, еще несколько машин пронеслось к школе. Школьный двор кишел людьми. Одни разгружали материалы, другие складывали их в кучи.

Когда приехал Дянко, Мара уже оправилась от первого потрясения, к ней вернулись самообладание и твердость.

— Иди, посмотри, что сделали со школой!

— Да я видел! Только что проезжал мимо и видел!

— А в здание заходил? — спросила Мара, удивляясь его спокойствию.

— Заходил. Устроили общежитие для рабочих.

Он устало опустился на стул.

— Что же делать? Я пыталась связаться с Солнышком, но в комитете его нет. И никто не знает, когда вернется.

Дянко видел, что она вне себя от гнева: глаза горят, говорит сбивчиво, — и вспомнил, как раньше сам переживал и возмущался, как боролся за каждый клочок земли, который завод отбирал у кооператива. Тогда он волновался больше Мары. После каждой схватки с начальством возвращался домой разбитый, с израненной душой, потом постепенно стал переносить удары все легче и легче, пока, наконец, перестал их ощущать вовсе.