Каваи Стронг Уошберн - Акулы во дни спасателей

Ты сказал, что нашел ее, когда гулял вдоль этого рва, бросал в воду камешки и отдыхал от всего. Собаку сбила машина. Может, грузовик или огромный самосвал из тех, что постоянно снуют здесь по тряской дороге. Сбитая собака дотащилась со всеми своими переломанными конечностями до полянки. Я могу лишь представить, как ее внутренности волочились по земле, оставляя липкий след.

Ты сказал, что пытался ее спасти, возложил на нее руки и впервые почувствовал важное: все больные места в ее теле. Будто пазл, пояснил ты, нужно лишь собрать его детали. Но стоило тебе приняться за одно, как другое начинало умирать. Ты переключался на него, а то место, которое ты исправил, отказывало, и так снова и снова, так что в итоге ты проиграл.

— В конце концов я сам стал этой собакой. — Тут ты задрожал. — Я бежал по солнечной дорожке. Лапы оставляли в грязи отпечатки, тело как пружинистый комок мышц. Я словно отупел от счастья, не знаю… бежал, бежал, бежал, но все слабело и слабело, и я просто… уплыл в темноту.

Ты похоронил собаку и порой приходил проведать. Объяснил, что после этого чувствуешь себя лучше, легче, словно ты снова собака и бежишь по дороге.

Вот и мы чувствовали то же самое. Позже это поле огородят, затем на месте ограды встанет стена, стена превратится в очередное здание, хранение и производство цемента, кладбище скроется под фундаментом. Но я помню, как это было тогда.

Ты рассказал, что после собаки приходили другие звери. Стайками и поодиночке, отравившиеся антифризом, покалеченные машинами, изъеденные раком, они сползались сюда из последних сил и ждали тебя. Чтобы отдать свои последние искры.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Я не знаю, что с этим делать, — признался ты. — У меня ничего не получается.

Оги взял тебя за плечо.

— Неправда, — возразил твой отец.

— Что ты имеешь в виду? — не понял ты.

— Они ведь стали счастливее, правда? — ответил Оги. — В самом конце. По крайней мере, мне так кажется.

Но ты покачал головой.

— Я должен начать исправлять, — произнес ты и тут же уточнил: — Я должен все исправить.

Ночи напролет после той истории с акулами мы с твоим отцом гадали, что будет дальше, кем ты станешь. Я верю, что в тот день на кладбище мы впервые по-настоящему поняли, на что ты способен. И если в тебе больше от богов, чем от нас, если ты нечто новое, если тебе суждено преобразить острова, если телом маленького мальчишки двигают прежние короли, — тогда, разумеется, я не сумею помочь тебе раскрыть твои задатки. Мое время в роли твоей матери было как последние судорожные вздохи той совы, и вскоре тебе пришлось бы аккуратно опустить мою любовь в могилу, забросать землей своего детства и уйти.

Помню, как мы сидели на траве, я откинулась на грудь твоему отцу. На ров с водой надвинулись сумерки, но вдалеке загорались, мигая, огни Гонолулу. Меня не оставляло золотистое ощущение последнего полета совы, хотя образ этого полета давным-давно ускользнул в темноту.

Я так думаю, до того как первые гавайцы стали гавайцами, они жили на Фиджи, Тонге или где, и у них было слишком много войн и слишком много королей, и тогда самые сильные посмотрели на звезды и увидели карту в будущее, которое они могут сделать своим. Гнули спины, делали себе каноэ, чтобы выдержали волны высотой в сорок футов, широкие паруса забирали ветер в кулак, и тогда они уплыли с прежней земли. Прощайте, бывшие короли, прощайте, бывшие боги, прощайте, бывшие законы, прощай, бывшая власть, прощайте, бывшие запреты. После ночей на воде и соли на татуированных мышцах настало время, когда они увидели белый свет луны над новой землей Гавайев и такие: вот оно. Это наше. Это всё мы, это всё сейчас.

Вот так и я в первый вечер в Спокане. Я по настоящему сильно чуствовал всех королей, что были до меня, как будто они были в моем сердце, как будто они пели у меня в крови. Я видел их рядом с собой, даже не закрывая глаза. Мы с ними были одинаковыми: я пересек огромное небесное пространство между Гавайями и материком, из окна самолета видел большие сетки огней материковых городов, небоскребы и скоростные шоссе, которые не останавливались ни на минуту, сплошь золотые и белые. Для меня они были как звезды в море для первых гавайцев, они указывали путь к тому, что станет моим. Когда я вышел из ночного автобуса “аэропорт — Спокан”, увидел чистые газоны, новые кирпичные дома и команду тренеров, которые пришли встречать меня, одного из лучших первокурсников-баскетболистов во всей стране, я такой: это всё я, это всё сейчас. Королюйте меня, ублюдки.

Раньше, еще на Гавайях, все от меня хотели чтобы я верил в Ноа, поднимал его. Как будто я обязан его беречь, быть на втором месте и помогать ему пересечь финишную черту.

Не хочу вас огорчать, но я не гожусь для второго места.

И ради чего? Не то что бы Ноа нам чем-то отплатил, в конце каждого месяца мама с папой по прежнему сидят без денег. Как и везде на островах. Если хочешь из этого выбраться, нужно стать настолько хорошим, что тебе нельзя не заплатить. И заплатить много. Я знал то, что именно так и сделаю, когда наконец доберусь до Спокана.

Началось все кажется осенью 2004-го. Меня интересовал только баскетбол. Капитаны проводили межсезонные тренировки, мы все были на стадионе, наверху, где беговые дорожки. Приседания у стены, бег с ускорением, потом обратно в качалку. Парни спрашивали, ты когда-нибудь видел такое место, ряды, ряды, ряды чистых трибун для тысяч болельщиков, качалка оборудована по последнему слову техники, стойки в свежей краске, я такой, думаете, если я с островов, то никогда такого не видел? Но вообще правда не видел, не потому что с островов а потому что из Линкольн-Хай. Такие тренажерки я видел только на выездных играх в Кахене или в других богатеньких частных школах. Так что да, я видел такое место, но никогда прежде оно не было моим.

Коридоры, лаборатории, столовки будто перекрашивают раз в два года, симпатичный книжный магазинчик, цены офигеть. Но я клянусь, везде кроме разве что раздевалок, университет был белый как молоко. Я видел смуглых на кампусе, ну слава богу, а то я уж думал, я тут один такой.

А занятия? Я даже не знал, на какие записался, честное слово, этим занимался кто-то из руководства команды, а с домашкой мне помогали, парни из команды в первую же неделю подсказали — найди репетитора, лучше студентку второго курса, большие глаза, джинсы в обтяжку, крестик на шее, типа того. Она поможет, сказали они, она знает, кто мы такие. Так и вышло. Слова и цифры, конечно, мне приходилось писать самому, но если мой мозг и был там, то на сгибе ее локтя, на веснушках вокруг носа. В универе мне явно понравится.