Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Как-то он разрешил мне вести в поводу Варвара, а сам вел Перквилло. Мы отправились по улицам Тулы в ограду церкви Ильи Пророка. Мы шли посередине улицы, впереди Федор с веселым, все время подплясывающим жеребчиком, а за ними я с моим смиренным, добродушным конем. Как я был горд! Как мне хотелось, чтобы весь мир глядел на меня!

Но улицы были пусты, и только один мальчишка гонял обруч, не обращая на меня внимания.

Я во всем подражал Федору: так же сплевывал в сторону, так же говорил басом: «Балуй», хотя моему коню и в голову не приходило «баловать».

В ограде Федор привязал лошадей на длинные веревки, молодой жеребчик сначала немного порезвился, сделал круг, раза два кинул задом, потом успокоился, и они оба стали щипать траву. Мы легли в тени колокольни. Над нами с визгом носились стрижи, мелькали ласточки, а в проемах колокольни ворковали голуби. Федор свернул «козью ножку», лег на спину и, покуривая, блаженно глядел в безоблачное утреннее небо.

Лошади покойно щипали траву, изредка пофыркивая, а я неотрывно любовался ими.

Много портретов лошадей написал я за свою долгую жизнь — и охотничьих, и рысистых, и чистокровных, и беспородных, а эти две лошадки запомнились мне навсегда, врезались в память в те безмятежные часы, когда я лежал в тени колокольни и любовался ими.

— Алеша, пойдем церковь расписывать. Недалеко отсюда, около Венева монастыря, верст пятнадцать будет — не больше. Здорово подработаем! Там поп богатый — хорошо заплатит. Я с его сыном познакомился, он студент археологического института, славный малый. Он меня звал, говорит, работа интересная. Нужно ризницу, или алтарь, или придел какой-то расписать в стиле XVII века. Археолог нам все растолкует. Краски, кисти и все прочее там будет. Идем! Поживем на лоне природы. Здорово!

— Да постой, Фомка, я же никогда церквей не расписывал. Икон никогда не писал, да и писать не умею.

— Ничего, пойдем, там увидим! Я уверен, что мы с этим делом справимся. Подработаем здорово. Я твой подручный буду. Вывески я писал и золотить умею. Идем!

И мы пошли. До свидания, Тула! Нам было по восемнадцати лет. Жизнь звала нас. Дома не сиделось. Было начало лета. Солнце светило, птицы пели, мы весело шли по дороге между волнующимися хлебами. Чеканчики перелетали с одной кучи камней на другую, вдали куковала кукушка, бойко кричали перепела. Хорошо!

Денег у нас было рубля два, много молодого задора и радужных надежд. Кроме всего этого, у нас было два филипповских калача. На половине дороги мы проголодались и решили сделать привал и поесть.

В маленькой деревеньке у ласковой тетеньки купили крынку густого холодного молока.

— Кушайте, касатики, кушайте на здоровье. Молочко-то утрешнее, свеженькое.

И касатики уплели и калачи, и здоровенную краюху черного хлеба, и «утрешнее» молочко.

Распрощались с тетенькой и бодро пошли дальше. День был так же хорош, птицы так же пели, но мы уже не радовались беспечно, не хохотали, не балагурили со встречными бабами, мы еле тащили ноги — так разболелись у нас животы от утрешнего молочка. То ли молочко было виновато, то ли наше обжорство. Все же к вечеру мы кое-как добрались до села Ивашково и направились в поповский дом.

Нас встретил студент-археолог и познакомил с отцом и сестрами. Отец Федор — старик высокий, сухой, в длинном парусиновом подряснике. Борода черная с проседью, лик иконописный, суровый. Он строго посмотрел на нас (ему, видимо, не понравилась наша молодость) и сказал, что в церкви надо расписать ризницу и надо сделать это хорошо, а так как церковь старинная, то роспись надо сделать в стиле XVII столетия.

— Все это вам объяснит мой сын.

Нам ни слова не было сказано о том, сколько нам за это заплатят, а мы сами как-то не решились заговорить о цене. Чаем нас не угостили, а сказали, чтобы мы шли к церковному сторожу, у которого мы сможем за небольшую плату найти приют и стол.

На другое утро мы с азартом взялись за работу. Целый день скоблили от старой краски стены ризницы. Ризница была маленькая — низенькая комнатка со сводчатым потолком, с двумя окошками, забранными железными коваными решетками. Пол каменный, выложенный большими плитами. Вход в ризницу был из алтаря. Церковь старинная, со стенами толщины невероятной и со сводчатым потолком. На стенах — суровые лики святых.

Студент-археолог дал нам клочок от вырванной из книги странички, где был, по его словам, ясно виден орнамент XVII века. Студент куда-то уехал, а мы остались без научного руководства. На клочке бумажки с трудом можно было разобрать какие-то завитки, листья, травы.

Мы развели колер для светлого фона и стали им красить стены. Стены пришлось окрасить два раза, и на это у нас ушло три дня. Вышло неплохо, но краска не сохла, и орнамент рисовать на ней было нельзя. Надо ждать два, три дня.

Тут появился отец Иван. Он был полной противоположностью отцу Федору. Небольшого роста, с красным курносым носиком, жиденькой белесой бороденкой и веселыми щелочками глаз. Он всегда был навеселе и в самом добродушном настроении. Этот-то попик и приспособил нас себе на пользу, а нам на развлечение. Он потащил нас к себе в дом, напоил чаем с ватрушками и уговорил ехать с ним в лесную контору за бревнами. Мы запрягли с помощью попика трех лошадок, сели на роспуски и отправились за двадцать верст в казенный лес. Мы сидели бочком на жердях, подстелив под себя клочок сена и свою куртку. На первой лошади ехал попик, на двух других — мы. Лошаденки весело бежали, попик пел песни, мы тоже что-то вопили, и все были счастливы.

Дорога шла лугами и перелесками — ровная, гладкая, упругая, как резина. Проезжая деревню, наш попик соскакивал с роспусков и стремительно забегал в знакомый ему домик и минут через пять выходил оттуда, жуя корочку, еще более веселый.

Тпрр, приехали! Большая поляна, три маленьких домика и штабеля бревен, досок, дров. На высоких козлах работают пильщики. Попик помчался в контору, а мы распрягли лошадей, спутали их и пустили на траву, а сами, подстелив под голову куртку, с удовольствием растянулись на траве.

Солнце уже собиралось на покой и последними лучами освещало вершины сосен. Лесной конек с песенкой поднимался вверх и с песенкой же опускался на ветку.

Но вот наконец все дела сделаны. Мы навалили на роспуски бревна, закусили ржаными лепешками, запрягли лошадей, и наш караван тронулся в обратный путь.

Солнышко давно уж закатилось. Наступила теплая летняя ночь. Лес окутался в сумрак, замолкли дневные птицы, затрещал козодой, да маленькая совка уверяла всех: «Сплю, сплю, сплю», а из лугов ей отвечал коростель: «Врешь, врешь» — и опять: «Врешь, врешь» — и так всю ночь.