Алексей Букалов - В зеркалах воспоминаний

И жили-были на свете две дамы прекрасного прошлого, с которыми и Букаловых, и нас связывали возвышенные отношения. Первая – Юлия Добровольская, 1917 года рождения, великая итальянистка, автор лучших учебников – в ту и в другую сторону речи. В интервью Ивану Толстому она выделила из числа своих лучших учеников в МГИМО нашего Алешу: «Научить хорошему итальянскому такого человека, как Букалов, было легче, потому что он говорун, ему это малых трудов стоило…»

Чудесная Юля! Как она ошиблась, как нечаянно уподобилась, прошу прощения, пушкинскому Сальери, вернее, типичному заблуждению рядового населения – в легкомысленном, «гуляке праздном» – в Моцарте! Вот такая связь мне увиделась – в свете, так сказать, мнимости «малых трудов при больших результатах»: Моцарт – Пушкин – Букалов…

Nota bene: я пишу весело, не расставаясь, конечно, с сердечной печалью, но передо мной все равно – живой Алёша! И именно в этом стиле мы общались и вблизи, и на телефонной дистанции.

Дама вторая – это необыкновенной судьбы и характера Вильгельмина Германовна Славуцкая, или (подпольная кличка навсегда) «Мишка»… Немецкая еврейка, рожденная в Латвии в 1905-м, подпольщица-революционерка с 6 языками и с дипломом мюнхенского университета, активная «коминтерновка» и жена Курта Мюллера – видного социал-демократа. С 1930-х и по 50-е они оба – жертвы ГУЛАГа… Для меня и для Букалова «Мишка» – образец человеческого достоинства, безупречности вкуса, любви к жизни, благодарной памяти и дружбы. В ее маленькой квартире на Профсоюзной улице на «празднике Пятого марта» – в день смерти Сталина – звучали устные шедевры-новеллы друзей по несчастью – то есть по 58-й статье: Лев Разгон, Евгения Гинзбург, Лев Копелев, Екатерина Светлова (мама Наташи Солженицыной), Марлен Кораллов… Рядом с ними исцелялись юмором и мудростью – Давид Самойлов, Генрих Белль, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, Василий Аксенов…

Мишка обладала таким даром внимания, что каждый из сотен ее друзей являлся единственным и бесценным. Этим даром обладал и Алёша Букалов. В переводе на язык театра: бессчетная россыпь его с Галей друзей – это не «массовка», это собрание солистов-протагонистов!

Не забыть нам с Глашей: август 1994-го, я помираю от пекла в Риме. Спускаемся от дома, где отмечен доской Гоголь, вниз, и меня спасает Алёша как руководитель представительства ТАСС в Италии: по его распоряжению, отвергнув правила советского бонтона, я бухнулся в фонтан Треви – каков был, в брюках и рубахе! Меня, ожившего, похвалил Алексей Михайлович: «Ты прошел крещенье римлянина!»

Тогда же мы, безнаказанно наслаждаясь покоями и гостелюбием Галочки с Лешей, узнали, что собственности ТАСС угрожало обложение неоплатным налогом. И умница Букалов, пользуясь знанием местного языка и менталитета, доказал на бумаге и послал куда надо право считать «виллу с бассейном» жилищем со скромным «противопожарным резервуаром». И бассейн, и усадьба ТАСС были спасены.

Известно на родине Пушкина – кто отомстил русским царям, гонителям свободы поэта, кто наградил невыездного гения нашей культуры полновесной визой на въезд в «Авзонию счастливую». «Пушкинская Италия» – это мифическая реальность, это книга-подвиг писателя Букалова. Алёша красиво и убедительно рассекретил невидимые нити связей Александра Сергеевича с Римом, Венецией, Неаполем и окрестностями.

На этом можно было бы остановить благодарное перо и тост признательности моему герою. Но вот обратите внимание на эти строчки из «Евгения Онегина», которые в своей книге приводит Букалов:

Помня моцартианские свойства характера Алёши, скажу смело: отнюдь не посторонним лицом из русской классики был вдохновлен автор «Пушкинской Италии». Был бы жив Пушкин, он бы сказал: «Как же я похож на этого римского патриция!» и напомнил бы свою личную автохарактеристику – родственную с эпикурейцем Алексеем Букаловым:

Мы познакомились много лет назад в Пицунде, на черноморском побережье Кавказа. В Доме творчества кинематографистов. Лето. Море. Грузинское вино. После обеда – чашка кофе на столе в баре… И общение, разговоры – точки соприкосновения. Их оказалось много.

Алёша, как хорошо знают все, кто с ним общался, оказался замечательным собеседником – умным, тонким, остроумным. Это удивительное общение, радость близкой души, продлилось все 30 с лишним лет нашей жизни, нашей дружбы. Поскольку я в ту пору была редактором Центрального телевидения, то с радостью пригласила Алешу выступить пару раз, а потом и провести как ведущему несколько выпусков программы «Клуб кинопутешественников». Представлял его Юрий Сенкевич. Все прошло очень удачно, поскольку теперь уже проявилось не только его обаяние в кадре, но и огромная эрудиция. Он был хорош. Все были в восторге – и зрители, и создатели.

Вернувшись в Москву, я познакомилась с Галей. Галя оказалась красивой, умной, веселой, эмоциональной. Такой и должна была быть Алешина жена. Они были очень гармоничной парой.

Муж мой – кинорежиссер Петр Мостовой был знаком с ней раньше. Они работали вместе на студии. Помню, мы отдыхали семьями с детьми в Подмосковье, в симпатичном и милом городке Пущино. Вечерами играли в шарады. Было весело и шумно. Алёша радовался каждому интересному повороту игры, как ребенок. В очередной шараде получилось так, что никто из игравших не мог назвать придуманное мужем слово. И когда после безуспешных попыток его отгадать муж объявил это слово – «смуглянка-молдаванка», Алёша был вне себя от восторга. И этот восторг длился у него все дни, пока мы были в Пущино. И потом, спустя годы, он с восторгом и смехом вспоминал это слово и радостно восклицал: «А помнишь “смуглянку-молдаванку!”» И заливался радостным смехом.

Последние лет 25 мы жили в разных странах. Они с Галей в Риме. Мы – в Израиле. Естественно, мы по-прежнему общались. Встречались и в Москве, и в Италии, и в Израиле. Обменивались написанными книжками, снятыми фильмами. И радость от редкого общения не тускнела, а наоборот. Потому что все знают, что все, что приобретено в молодости, остается с нами навсегда.

И сегодня, когда я звоню в Рим Галке и слышу в трубке, как всегда, «Здравствуй, деточка…», у меня екает сердце. Ничего не изменилось… И изменилось все.

И хотя строчки из песни Ирины Круг не большая поэзия, они точно отвечают тому, что мы чувствуем: