Инна Шолпо - Рукопись, найденная на помойке [litres]

На редкость утомили её посты в Интернете от недовольных погодой друзей и знакомых. Лето у них, видите ли, холодное, дождливое, вот, град выпал, да это вообще не лето, а осень какая-то, загораем в шубах. Когда уже наступит, наконец, хорошая погода!..

А тем временем лето, какое бы оно ни было, проходит. С его редким солнцем, похожим на улыбку сквозь слезы, неустойчивым робким теплом, истерическими грибными дождями и страстными грозами, пионами и ромашками, долгими днями и короткими светлыми ночами. Оно проходит, и при том – навсегда, то есть насовсем.

Большинство людей и к жизни относится так же: когда уже я разбогатею, похорошею, найду время, встречу великую любовь, выйду на пенсию, куплю квартиру, поеду на море… Когда наступит настоящая жизнь? А тем временем она тоже проходит. Вот эта, которая сейчас, – с печалями, проблемами и с холодным летом. Другой не будет. Да никто и не обещал. И какого же рожна тратить время на брюзжание и плоские шутки о погоде, нелюбимой работе, плохой зарплате, не тех мужчинах? Да купите уже себе, наконец, очень красивый желтый зонтик и яркие резиновые сапоги! Быть счастливой – легче легкого, особенно в красных сапожках.

Это было кафе, которое меняло погоду. Если вы входили в него при ясном солнце, то, покидая, попадали под дождь или мокрый снег с сильным ветром в лицо в придачу. Если же забегали, спасаясь от дождя, и ставили зонтик сушиться на специальную стойку, то выходили в теплый солнечный день и не сразу спохватывались, что забыли его внутри.

Когда же вы находились в самом кафе – маленьком и уютном, то практически не видели того, что происходило снаружи: полуподвальные окна с подоконниками, плотно заставленными цветущими комнатными растениями, не давали большого обзора, а уютный интерьер в стиле шебби-шик с множеством декоративных деталей, которые хотелось бесконечно рассматривать, отвлекал внимание от окон и заставлял забыть и о погоде, и о времени – времени года, времени дня, времени вообще.

Во всяком случае, так казалось Марусе, хотя она всегда была изрядной фантазеркой. Она любила приходить сюда в дождь – иногда одна, но чаще вместе с Асей, чтобы исправить погоду. Официантам, наверное, нравился дождь, потому что в такую погоду было больше клиентов. Вообще же кафе почти всегда стояло полупустым и тихим, несмотря на то, что находилось на шумной центральной улице.

Марусе недавно исполнилось шестьдесят три, а Асе вот-вот должно было стукнуть шестьдесят пять. Официанты их знали, потому что приходили они хотя и не часто, но регулярно, долго сидели, заказав после неторопливого придирчивого выбора два маленьких пирожных и чайничек молочного улуна, в который затем пару раз просили подлить кипятку. Иногда, по особому случаю, к этому добавлялось по рюмочке португальского портвейна или бокалу просекко. В общем, клиентки не выгодные, но чаевые относительно своего скромного заказа оставляли хорошие.

Анвар всегда радовался их приходу. Ему вообще нравились петербургские пожилые дамы – немного молодящиеся, с достоинством носящие европейскую одежду из секонд-хенда, доброжелательные и приветливые. Они на редкость гармонировали с «потёртым шиком» кафе и словно намекали на существование какого-то другого, незнакомого Анвару, но притягательного мира.

Иногда, проходя мимо столика Маруси и Аси, облюбованного ими раз и навсегда, Анвар с интересом ловил обрывки их разговоров. Они равно увлеченно говорили о прочитанных книгах, выставке в библиотеке («какие-то странные артефакты с помойки вперемешку с фотографиями»), визите сантехника, неожиданном замужестве общей знакомой («в её-то пятьдесят пять, ну зачем ей такая обуза!») и ночных эскападах кошки Каси.

Сегодня они, по-видимому, что-то отмечают, потому что заказали просекко. Анвар принес бокалы и с непонятным ему самому удовольствием посмотрел на женщин. Он знал, что полную, всю какую-то удивительно мягкую и округлую даму с медово-рыжими пушистыми волосами зовут Ася. Сегодня она одета в бледно сиреневый джемпер, серую водолазку и длинную лиловую юбку; серьги и подвеска переливаются аметистами, а пальцы, как всегда, унизаны серебряными кольцами. Кажется, она преподает музыку. А высокая, крупная, очень коротко стриженая немного угловатая брюнетка – это Маруся. Она, как обычно, в черном: черные широкие брюки, шелковая рубашка мужского покроя и шерстяной черно-белый жилет с металлическими пряжками. На шее – крупная эффектная подвеска, в ушах – очень длинные серьги с кисточками из оленьего меха.

Маруся взяла бокал и тут же, приподняв его в приветственном жесте, обратилась к Асе:

– Ну что же… За наш домик!

Маруся живет в центре города, в старом доме с историей. Дом цвета какао украшен полукруглыми эркерами, балконом с полуразрушенными опорами и лепным карнизом в форме цветочных гирлянд, куски которого иногда падают на тротуар. Лестница встречает входящего высокими белыми колоннами и опасно щербатыми и отполированными за полтора века ступеньками, по краям которых видны медные прижимы для ковровой дорожки. Сама дорожка, впрочем, отсутствует, вероятно, с 1917 года.

Маруся вместе с родителями переехала сюда из новостроек, когда была еще студенткой. Она очень хорошо помнит, как в первый год их жизни в этом доме шла пешком домой с Василеостровского рынка с сеткой картошки в руках – мимо здания Академии художеств, мимо египетских сфинксов. Именно в этот момент она всем существом почувствовала, что живет в Петербурге, пусть и называвшемся в то время Ленинградом, что «Петербург» – это не какое-то историческое прошлое, не памятник культуры, не собрание музеев и театров, куда нужно добираться из дома час в переполненном автобусе, а фон (или часть?) ее повседневной жизни. Однажды они с подругой перешли Неву по льду – от сфинксов к Сенатской площади. Просто так. И сейчас Марусе даже сложно представить, как это можно – жить в каком-нибудь спальном районе.

При этом десять лет, проведенных в новостройках, не оставили у нее плохих воспоминаний. Какая же это была тогда радость – выбраться из одной комнаты в коммуналке, пусть и на Петроградской стороне, в кооперативную четырехкомнатную квартиру в шестьдесят четыре метра! Квартира была на первом этаже, кругом еще оставались следы строительства, но Марусю это совершенно не расстраивало. Она училась тогда в пятом классе, и ей всё было интересно: широкие тротуары, газоны под окнами, на которых люди высаживали кусты и даже деревья, много зелени, огромный пустырь рядом с домом, который через несколько лет был преобразован в подобие парка, футбольное поле и много места для игр. А из окна можно было выпрыгнуть прямо на газон и оказаться во дворе, чтобы не обходить длинный дом. И, конечно, своя собственная комната – целых тринадцать метров.