Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

– Что ж, так и поступим. – Люси встала. – Спасибо, что согласились нас принять, – добавила она, пожимая руку Макьюэну.

Хантер вымотался до предела даже по своим невероятным меркам. Он сделал остановку в Нью-Йорке, где снова встретился с Солом, а потом оба разъехались каждый по своим делам: Хантер отправился в Англию ознакомиться с предложениями Люси, а Сол рванул к какому-то французу, предлагавшему свое изобретение – защитный костюм из бронекерамики, намного дешевле и лучше тех, которые разрабатывали в Управлении перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США и в министерствах обороны европейских стран. Прежде чем оба пересеклись в Италии для обсуждения дальнейших проектов, Сол успел сгонять в Эдинбург на встречу с Джоном Макдональдом, одним из ведущих специалистов по неорганической жизни.

Апартаменты Хантера занимали два верхних этажа в неожиданно изолированном небоскребе, воткнутом, как кол в сердце, в самый центр Манхэттена, ниже высоток Верхнего Ист-Сайда, но выше высоток финансового квартала. Сол, как только явился, сделал несколько тонких намеков на усталость после поездки в Калифорнию и на предстоящие утомительные встречи в Нью-Йорке, надеясь, что ему, как обычно, предложат пару дорожек кокаина, но вместо этого Хантер поинтересовался, пробовал ли тот фрибейзинг, и тут же раскрыл красный кожаный кейс, в котором на алом бархате покоились две стеклянные трубки и небольшая паяльная лампа.

– Ух ты! – сказал Сол. – Пожалуй, к такому я пока не готов. Говорят, что к нему моментально привыкаешь.

– Это к власти привыкаешь моментально, – сказал Хантер. – Если она у тебя есть, то фрибейзинг – просто дуракаваляние; если ее у тебя нет, то привыкай хоть к черствым пончикам, хоть к резиновому белью.

– Или к фрибейзингу, – сказал Сол.

– Да, конечно, – сказал Хантер. – Но после того как мы сегодня раскурим трубочку, я пару месяцев даже не взгляну в ее сторону, а сейчас у нас мозговой штурм, Сол.

– Ну, раз ты у нас эксперт, – сказал Сол, не желая открыто противоречить своему настойчивому хозяину. – Хотя Ричард Фейнман однажды сказал, что наука – вера в невежество экспертов [6] Ричард Фейнман . Радость познания (перев. Т. Ломоносовой). , – не удержавшись, добавил он.

– В таком случае Дональд Трамп – величайший ум планеты, – сказал Хантер.

– По-моему, он имел в виду тех, кто продвигает знания к какому-то пределу, а не тех, кто отрицает любые знания, – сказал Сол.

Хантер вложил в трубку крохотный комочек густой вязкой массы.

– Ну ладно, и я с тобой за компанию, – сказал Сол.

Осторожно вдохнув самую малость дыма, собравшегося в стеклянном черенке трубки, Сол тем не менее ощутил необычайный подъем духа и готовность связать воедино нити множества разговоров, которые они с Хантером вели за год знакомства. Усталость превратилась в иллюзию, и Солу уже не верилось в свое недавнее утомление, потому что теперь все вокруг словно бы излучало яркое сияние. Хантер жадно втянул в себя дым и пристально уставился куда-то перед собой, возможно на фрэнсис-бэконовский мазок искореженного человеческого страдания, висевший над камином черного мрамора, а возможно, в бесконечное пространство рассредоточенного взгляда, Сол не знал, куда именно, но не намеревался упустить нахлынувшую на него волну ясности.

– По-моему, весь прошлый год я пытался донести до тебя, что если бы наука предлагала единое видение мира, то оно было бы пирамидой, образованной сознанием на вершине, объяснимо возносящимся из биологии, жизнью, плавно вздымающейся из химии, и Периодической таблицей, во всем ее многообразии, безусловно возникающей из фундаментальных сил и структур, описанных физикой, но в действительности даже физика не едина, не говоря уже о том, что она не едина с остальной наукой. Это не пирамида, а архипелаг – разобщенные острова знания, причем между некоторыми кое-где проложены мосты, а остальные сравнительно изолированы друг от друга.

Хантер выпустил длинную тонкую струйку дыма.

– Нам надо поддерживать строителей мостов, – продолжил Сол, – таких, как Энрико, который собирается просканировать блаженного фра Доменико в Ассизи, чтобы мы могли охватить католический рынок нашим шлемом «Святая глава»…

– Нет, я хочу поддерживать долбаных строителей пирамиды, – оборвал его Хантер.

– А я тебе говорю, что их не будет, – возразил Сол, – потому что есть вещи, которые нельзя свести друг к другу или построить друг на друге. Никакие открытия ЦЕРНа не прольют свет на монументальный труд Эдварда Уилсона о жизни муравейника, и наоборот.

Хантер вручил Солу вторую трубку, разжег ее и посоветовал:

– Не выдыхай сразу, задержи внутри.

На этот раз Сол до отказа втянул дым в легкие. С макушки по всему телу распространилось легкое щекочущее покалывание, будто забил фонтан электричества, но это было лишь вступлением к всеобъемлющему чувства благоденствия и властности. Сол откинулся в кресле, выдохнул и закрыл глаза. Он вступил на неизведанную землю. Прежде он и не догадывался, как силен и велик его разум. Мысли, словно бурная река на Аляске в весеннее половодье, разливались могучим потоком, но не мутной воды, а ртути, сверкающим зеркалом отражавшей небо, деревья и облака и наделенной проницательным сознанием, способным все это определить. Капли-разведчики, разбрызганные по берегам ртутной реки, расшифровывали атомную структуру камней и, сливаясь в единую струю, возвращали это знание в величественный поток. Если собрать пятьдесят крупнейших научных умов и дать им ощутить то, что сейчас ощущал Сол, то, объединившись в суперразум, они смогли бы построить пирамиду, чтобы все знания человечества вознеслись над пустыней геометрически совершенным монументом.

– Пирамида… – прошептал Сол.

Хантер схватил его за руку и поднял с кресла:

– Что ты сказал?

– Мы сможем построить пирамиду, – ответил Сол, с усилием разомкнув веки и устремив лихорадочный взгляд в расширенные зрачки Хантера.

– Да! – Хантер воздел свободную руку и согнул ее, сжав кулак, как мальчишка, хвастающий своими бицепсами. – Да, сможем!

А дальше понеслось. Они не спали всю ночь, что, вообще-то, не входило в их планы, и хотя Хантер получил внутривенно внушительную дозу витамина С и минеральных веществ, укол витамина В, столько антиоксидантов, что хватило бы на уничтожение всех свободных радикалов в Нью-Йорке, а потом отрубился во время четырехчасового сеанса у Океаны, его любимой нью-йоркской массажистки, на борт самолета он взошел в хреновом состоянии. В полете забылся тяжелым, но недолгим сном, а перед тем как приземлиться в Фарнборо, принял оранжевую таблетку аддералла, из тех, что посильнее, чтобы продемонстрировать внимательность и решительность на организованных Люси встречах с якобы блистательными учеными.