Йожеф Дарваш - Город на трясине

Теперь уже можно сказать полную правду: движение за независимость, первой акцией которого было возложение венков, возглавляла подпольная Коммунистическая партия Венгрии. Несмотря на двадцатипятилетнее преследование, многочисленные жертвы и жестокие лишения, она продолжала жить и бороться, хотя реакция после очередного ареста нескольких сот коммунистов сразу же крикливо заявила, что на сей раз с коммунистическим движением в Венгрии покончено навсегда. В новых и нелегких условиях партия научилась давать правильную оценку внутренним и международным событиям, не прибегая к политическому или тактическому маневрированию и соглашательству. Будучи глубоко правдивой, партия безоговорочно поставила себя на службу подлинным интересам венгерского народа.

По инициативе Коммунистической партии Венгрии прошло возложение венков и в октябре. Небольшая группа людей подняла на активные действия широкие массы общества, которые, возможно, были обеспокоены судьбой венгерского народа, внутренне готовы к вступлению в освободительную борьбу, понимали, что надо наконец что-то делать, надо помешать этому безрассудному маршу смерти, но либо проявляли робость и колебания, либо не знали, с чего начать. Многие из тех, кто в туманный октябрьский день пришел на кладбище Керепеши, — писатели, журналисты, ученые, представители различных партий — даже не подозревали, кто именно направлял их шаги. А если бы знали, то, возможно, не пришли бы. Подготовка рождественского номера «Непсавы» тоже была организована таким образом, что о том, кто и что напишет в газете, кое-кому было известно даже раньше, чем самому редактору… И когда в январе 1942 года в отдельном зале кафе «Савой» впервые собрались писатели, журналисты, артисты, ученые, чтобы в целях пробуждения духа независимости и освободительной борьбы создать Комитет по празднованию исторических памятных дат, опять-таки многие не подозревали, кто их туда пригласил. Помнится, например, многие недоумевали, что от них нужно Ференцу Фёльдешу [14] Фёльдеш Ференц (1910—1943) — педагог, активный деятель подпольного коммунистического движения, один из инициаторов создания антифашистского Народного фронта. — Прим. ред. , почему в разговоре о писательских и научных планах он делал упор на необходимость более определенно формулировать свою политическую позицию.

Что это — «нелегальная подрывная работа»? Что ж, если активно добиваться осуществления правильно понимаемых национальных задач, рисковать ради этого жизнью, привлекать как можно больше видных людей, а через них — широкие народные массы значило проводить «подрывную работу», тогда так оно и есть. Коммунистическая партия может по праву гордиться такой «подрывной работой».

Движение за независимость всколыхнуло уже довольно значительные массы. В газетах и журналах демократического направления одна за другой стали появляться статьи и даже целые серии статей о великих традициях нашей освободительной борьбы, о национальном единстве и национальной независимости, о революционном союзе крестьянства, рабочих и интеллигенции. Под вывеской «литературных вечеров» в консерватории, театре комедии и в других местах состоялись самые настоящие массовые демонстрации. В рабочих организациях закипела новая жизнь, на периферии один за другим возрождались распавшиеся или разгромленные кружки Кошута. Погода истории потеплела. Наступление гитлеровской армии под Москвой захлебнулось, планировавшаяся полуторамесячная прогулка по России превратилась в затяжную войну. Гитлеровская армия впервые встретилась с настоящим противником, более того, уже стал намечаться решающий перелом в войне — то, во что верили, на что надеялись лишь немногие на Западе.

15 марта 1942 года Комитет по празднованию исторических памятных дат организовал возложение венков к памятнику Петефи. Предательское руководство социал-демократической партии решило обойти это торжественное событие и не допустить участия в нем рабочих. Призывы «Непсавы» к организованным рабочим не принимать участия в торжественном возложении венков, так как «следует опасаться нилашистских провокаций», не помогли. Когда мы, члены Комитета по празднованию исторических памятных дат, подошли к памятнику, вокруг нас в считанные минуты выросла многотысячная толпа. Рабочие, которые до этого группами по десять — двадцать человек прогуливались по близлежащим улицам и набережной Дуная, разом, точно по сигналу, заполнили площадь перед памятником. Детективы и шпики — а их было больше чем достаточно — потонули в людском потоке. Громко раздавались призывы, звучали строки из стихов Петефи. «Хватит нам быть рабами!», «Да здравствует независимая, демократическая, свободная Венгрия!», «Порвать с Германией!», «Верните домой наших солдат!», «Долой войну!» слышалось всюду на площади.

Удивительное и чудесное было зрелище! Многотысячная толпа во весь голос скандировала то, о чем до сих пор предпочитали молчать, а если и говорить, то иносказательно, полунамеками… Впервые за долгие годы люди сбросили с себя тяжелое бремя страха. Душу всколыхнула вера, что наш народ, чуть было не превратившийся в своего собственного могильщика, все-таки поднимется и двинется по пути Кошута и Петефи… Много говорится и пишется об ответственности перед обществом писателей, интеллигенции. С тех пор как я стал писателем, я особенно остро воспринимаю эту проблему. Идея искусства ради искусства, беспартийной литературы никогда меня не привлекала. Из слишком глубоких низов я вышел, слишком много лишений, мук, страданий, бедности, тянущейся к добру и красоте, видел, слишком многое испытал, чтобы когда-нибудь предпочесть поиск истины, справедливости голой абстрактной красоте. Но и у меня часто возникал вопрос: «Где граница ответственности писателя? Где межа, на которой он может остановиться и сказать: вот мой участок, моя вотчина, здесь я творю в меру своих способностей и честности, а то, что находится вне ее, за межой, уже не моя забота, не моя боль и радость?»

Мартовская демонстрация на многие вопросы дала мне ясный ответ.

В то ветреное мартовское утро площадь Петефи запомнилась мне как луч света, вдруг вспыхнувший в непроглядной тьме, в мире организованного с дьявольской планомерностью во всеевропейском масштабе разбоя и грабежа, массовых ужасов развязанной Гитлером грабительской войны, предсмертного крика тысячных толп, гибнущих в Нови-Саде, безответственного и коварного легковерия сотен тысяч одураченных людей в нашей стране, произвола палачей и доведенной до палаческого состояния толпы, в мире беспросветной свинцовой мглы. Даже в столице, где всегда можно было встретить добропорядочных людей и никогда не забывалось слово «справедливость», на ее узких улочках, в сумрачных доходных домах, точно густой, липкий туман, всюду лежал отпечаток леденящего могильного холода, судорожного страха, упрямого безразличия, везде таилось преднамеренное или непреднамеренное предательство. И только одна эта площадь, только она излучала какой-то свет, точно прожектор, неожиданно вспыхнувший в густом октябрьском тумане… Это был обнадеживающий свет, указывающий путь вперед. Вот что может дать встреча нескольких писателей с несколькими тысячами сознательных, стойких борцов! Неважно, кто и кого сюда привел, — здесь воссоединились интеллект и труд. Лица рабочих, казалось, светились каким-то внутренним светом; они осмелились говорить громко, красиво, искренне, на языке, от которого их почти совсем отучила многолетняя, насильственно навязанная им немота. И писателей не узнать! Они чувствуют прилив небывалых сил. «Писателю не пристало заниматься политикой! Писатель — это особый мир, у него особая конституция, особые законы!» Какая ерунда! Только бесчестные люди, глупцы, преступники могли не прийти сюда, могли испугаться масс, жаждущих правды.