Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Ладно, позже починим, — говорил в таких случаях хозяин, и так продолжалось из года в год.

В конце лета наконец выпустили из тюрьмы Фекете. Вернувшись в село, он каждому встречному-поперечному пытался внушить мысль о том, что он долго дома сидеть не станет и снова пойдет воровать, так как ему, мол, нечем кормить семью, поскольку его все лето продержали в тюрьме.

Однако, что бы ни говорил Фекете, все прекрасно понимали, что все это пустая болтовня: тот, кто собирается заняться воровством, никогда не кричит об этом на весь белый свет.

А вообще-то в Сапожной слободке стало своеобразной традицией: кто-нибудь из ее обитателей обязательно да сидел в тюрьме. Едва вышел из нее Фекете, как туда угодил Анти Бенке. Правда, попал он туда не за воровство, а по более приличному делу — за драку: проломил кирпичом голову Пали Карбули, который сказал ему что-то обидное. Однажды, встретив Анти на улице, Пали нарочно толкнул его. Завязалась перебранка. Не долго думая, Анти схватил валявшийся на земле кусок кирпича и запустил им в Пали.

Анти арестовали, но вскоре выпустили, так как дело прекратили.

Узнав об этом, Пали Карбули во всеуслышание заявил, что скоро он сам попадет на место Анти, так как при первом же удобном случае убьет его. Разумеется, к этой угрозе отнеслись как и к заявлению Фекете.

Все это были мелкие эпизоды, но никаких крупных происшествий за лето не случилось. Однако, когда лето кончилось, жителей Сапожной слободки охватило большое волнение, которое со временем не только не проходило, но все возрастало. Нищенское существование настолько подавляло многих обитателей слободки, что они довольно скоро забывали тех, кто уходил от них в загробный мир, даже близких родственников. Однако, вопреки этому, о смерти Розики Бакош не переставали судачить.

Об этом узнали все в округе в самый разгар летних полевых работ. Кто рассказал об этом первый — неизвестно. Может, соседки, которые обмывали и обряжали девочку в последний путь, а может, они только поделились со своими близкими и знакомыми тем, что услышали от самой Юлиш Бакошне. Как бы там ни было, а очень скоро все жители Сапожной слободки шептались и даже говорили в открытую о причине смерти Розики. Слухи росли подобно снежному кому.

Когда же закончился обмолот и все, кто работал в поле, вернулись в село, этот вопрос приобрел первостепенное значение.

Сначала говорили о том, что Хорват Берец сильно избил больную девочку за то, что она не могла пасти гусей, так как у нее болела нога. Эти разговоры передавались из уст в уста. Более того, к Юлиш по очереди стали приходить люди, чтобы услышать объяснение из ее уст. Каждому, кто к ней приходил, Юлиш рассказывала о том, что ей поведала дочка перед смертью. Таким образом, число соболезнующих росло с каждым днем.

Зашел к Юлиш и дядюшка Яниш Воробей. Он внимательно осмотрелся и спросил:

— Юльча, скажи, это правда, что Берец бесчеловечно избил невинное дитя?..

Юлиш сначала заплакала, а потом рассказала старику о признании дочки.

Старая Боршне этого признания девочки не слышала, так как ее пригласили в дом, когда Розика уже умерла, однако, несмотря на это, старушка, чтобы облегчить себе душу, не только поддакивала Юлиш, но и сама стала рассказывать об этом, добавляя кое-какие детали, рожденные ее собственной фантазией. Так умножалось число неопровержимых доказательств преступного поведения Береца.

— Я это и в глаза могу сказать толстому кобелю!.. — так, по обыкновению, начинала свой рассказ Боршне, но поскольку она никогда не отличалась особенной смелостью, то, разумеется, ее обещание так и оставалось обещанием.

Временами, когда старушка хватала лишку, Юлиш робко пыталась остановить ее, но та не только не замолкала, но начинала приводить такие доказательства, что, выслушав их, Юлиш и сама начинала верить в ее слова…

Старый Яниш Воробей до конца выслушал обеих женщин, а затем заковылял вдоль села, заходя во все дворы, где у него были знакомые.

Зашел он и к тетушке Дьерене. На следующий же день она побежала к Бакошам, чтобы уточнить кое-какие детали.

— Скажи, Юлишка… — начала она. — Я впервые слышу, что…

Отдохнув несколько дней, Шандор занялся домом. Сначала он обмазал стены снаружи и изнутри толстым слоем глины, а затем на этот слой положил второй слой глины, смешанной с половой. С каждым днем дом становился все лучше и лучше. И с каждым днем история смерти Розики распространялась все дальше и дальше. По вечерам Юлиш рассказывала любопытным соседям, собравшимся возле ее дома, историю смерти Розики, причем теперь она уже говорила довольно складно.

Юлиш обычно начинала свой рассказ с того, что она сердцем почувствовала беду еще тогда, когда дочка, попрощавшись с ней, села на повозку Береца и поехала на хутор. Затем Юлиш говорила о том, что за несколько дней до беды она видела вещий сон. Ей приснилось, будто к ее кровати подошел Хорват Берец, а в руках у него были волосы Розики. «Вот что от нее осталось, — сказал Хорват. — Остальное унес ветер…»

Дальше Юлиш начинала вспоминать о том, что было задолго до этого. А когда она наконец доходила до самого случая с Розикой, то голос ее уже не был плаксивым, а звучал назидательно, как у великомученицы, рассказывающей о своих страданиях. Юлиш уже не просто делилась своим горем, а излагала это в форме диалога, причем когда говорила за дочку, то, подобно артистке, копировала ее манеру говорить. Вот как все это выглядело.

— Мамочка, я тебе хочу о чем-то рассказать…

— Рассказывай, доченька…

— Только ты не говори об этом дяде хозяину, ладно?

— Хорошо-хорошо, я ничего ему не скажу.

— А то я боюсь, что он опять меня бить станет.

— Не бойся, больше он тебя бить не будет. Ну рассказывай, доченька…

— Вчера он меня сильно избил… Мамочка, а правда, что мне больше не нужно ехать на хутор?..

— Не нужно. Если ты не хочешь, то и не нужно.

— Я больше никогда не захочу туда ехать… Меня там всегда бьют…

— А за что тебя бил хозяин, Розика?

— Гуси у меня убежали в кукурузу… И он меня сильно избил… А я совсем не виновата… Я не могла их догнать… Вот он и побил меня… Только ты не говори ему, мамочка… А то он меня опять изобьет…

Стоял удивительно тихий вечер. Сгустившаяся темнота придавала словам Юлиш особое значение, отчего трагедия Розики воспринималась слушателями не как ее личная трагедия, а как страшный приговор их собственной судьбе…

На следующий вечер односельчане опять шли к дому Бакошей и опять слушали Юлиш, будто она говорила об их собственной жизни…

С каждым вечером увеличивалось число тех, кто слушал эти рассказы. Страсти разгорались…

Игра света и теней и та свидетельствовала о больших переменах в природе. Изменилось и настроение людей. Если весной появлялись новые надежды, то безрадостной осенью они исчезали. Даже солнечным утром до самого обеда в воздухе стояла какая-то почти невидимая пелена, сквозь которую пробивались солнечные лучи. Уже не было высокого чистого неба, а сама голубизна его казалась подернутой легкой дымкой.