Мария Метлицкая - Високосный февраль

– Вы видели ее камешки, моя дорогая? – с ненавистью проговорила завистница. – Так вот, цацки эти были не просто бриллианты, не просто продукция Якутского ювелирного завода – это были дра-го-цен-но-сти! Вы меня слышите? Раритеты, Фаберже и Шопар! И снова – откуда? А квартира? Вы бы видели эту обстановку! Картины на стенах, посуду, мебель! А спальня карельской березы? А мебель от Тура? А вы говорите!

– Может быть, это приобрел ее муж? – неуверенно пискнула Маша.

– Какой там муж! – возмутилась бывшая коллега. – О чем вы? Да, зарплата у него была приличная, это понятно: профессор, завотделением, хирург с мировым, можно сказать, именем. Ну, четыреста рублей в месяц, не больше, со всеми степенями. А взяток тогда не брали – честное имя было дороже. У людей еще оставалась совесть, поверьте. Это не то что сейчас – смотрят только на руки. Не муж на это заработал, деточка, не сомневайтесь. А любовники? У Нонки их была армия. Ар-ми-я! Дяденька из политбюро – далеко не единственный. А мальчики? Молодые мальчики из наших, балетных? Никого не пропускала, старая стерва. Мессалина, ей-богу! А сын? Бездарь! Были там какие-то темные истории из его практики – говорили, больные мерли, как кони в падеж. И пил вроде бы, хотя утверждать не стану – так говорили, я лично не видела. Но то, что сынок Нонкин неудачник – точно! И квартиру он ее разменять заставил. И еще, говорят, все оттуда забрал – все, подчистую. Оставил ни с чем. А внучок, – дама оживилась, что-то припомнив, – внучок еще хуже! Говорят, наркоман – вот ведь ужас!

Нет, Маше как-то не верилось. Нонна Васильевна так горячо говорила о муже, вспоминая их жизнь и любовь. «Лучшие годы» – вот как она говорила. Святой человек, гений. Да, вряд ли эти слухи правда, скорее всего, зависть. Конечно, зависть. Сплетницу, вывалившую на Машу все эти ужасы, оставил муж, да и карьера ее не задалась. Но все-таки что-то смущало.

И она решила найти сына Нонны Васильевны. Это было несложно.

Адрес узнала легко – дачу Вощак знал всяк. Ну и поехала. Кратово было прекрасно – старые дачи, огромные лесные участки – красота. Дача балерины стояла близко от станции – минут пять ходьбы. Старый, довольно ветхий забор и древний дом в глубине большого, густо заросшего участка. Наверное, среди лета и пышной зелени его было бы и не разглядеть. А вокруг напирали особняки-коттеджи. Дом балерины Вощак казался убогим бомжом, инвалидом, хотя в прежние времена наверняка был шикарным. Маша толкнула калитку, озираясь и оглядываясь, прошла в глубь участка, к дому. Было страшновато, если честно. А вдруг этот сынок-пенсионер и вправду алкаш и хулиган? Маша осторожно поднялась по прогнившим ступенькам, постучала в приоткрытую дверь. Тишина, никто не отозвался. Заходить было страшно. Она прошла по участку. За домом слышались звуки – кажется, рубили дрова. И действительно, там, за домом, у рассыпанной дровницы, неопрятный, бомжеватого вида пожилой мужчина в ватнике и резиновых сапогах махал топором. У забора лежала приличная гора пустых бутылок.

– Здравствуйте, – громко сказала Маша.

Незнакомец повернулся. Она увидела лицо сильно пьющего человека – помятое, серое, с мешками под потухшими глазами. Но агрессии и грубости не было. Он отложил топор и пригласил нежданную гостью в дом.

А в доме, когда-то, судя по всему, ухоженном и красивом, была совершеннейшая тоска: на диване валялись старые подушки в грязных наволочках, скомканное одеяло с прорехами, из которых торчала желтоватая вата, на столе, на липкой и грязной клеенке, стояла сковорода с остатками засохшей яичницы, мутный граненый стакан и остатки батона. По давно немытым окнам ползали и жужжали сонные осенние мухи. Отвратительно пахло кислым старьем. Маша поморщилась. А Виталий Евгеньевич – так он представился – извинялся и был явно смущен:

– Знаете ли, гостей не ждал! Уж простите великодушно!

Теперь смутилась Маша.

Хозяин предложил чаю, Маша отказалась и осторожно завела разговор.

– А-а! – протянул он. – Матушкой моей интересуетесь! – Кажется, он был удивлен и разочарован. – А зачем она вам? Мой отец был гораздо интереснее, поверьте! Вот о ком надо писать. А ушел очень рано. – Он замолчал. – Да, рано ушел. Сердце. Впрочем, неудивительно – он очень страдал. Мать, знаете ли… Жизнь ему здорово укоротила. – Он отвел взгляд. – Что о ней говорить? Всю жизнь жила для себя. Страшный эгоизм, страшный, махровый! Не эгоизм – эгоцентризм. Но рассказывать я про нее не буду – какая ни есть, она моя мать. Извините. Мы с ней не общаемся, совсем.

– Но она же очень пожилой человек, наверное, она нуждается в вашем внимании, – заметила Маша.

– Да, человек очень пожилой, я согласен. Но я за нее спокоен – у нее есть Нюра, так что она накормлена и обихожена. И со здоровьем у нее, знаете, все неплохо. А для ее лет – так просто отлично! Мне повезло куда меньше, поверьте. – И он рассмеялся, вытирая грязной ладонью щеку.

Было очевидно, что от этого человека Маша ничего не узнает. Что ж, молодец, честь ему и хвала – он приличный человек и сын. Только снова потерян день и статья по-прежнему стоит. Скучная, серая, унылая. И никому не интересная. Это провал. Конец ее журналистской карьеры. Вот так сразу, с первого задания и – конец.

Маша совсем перестала спать, почти ничего не ела – страдала. Потеря реноме, поражение – вот что было самым ужасным. Она ломала голову в поисках выхода. Позвонила главному – посоветоваться.

– Мари, ну что ты как маленькая! – с упреком сказал он. – Прикидываешься или делаешь вид? Если сделать все чинно-благородно, ни черта не получится, прочтут и сплюнут на эту тоску. Нужна история, трагедь, если хочешь. Предательство, подстава, истерика. Драма! А без этого – сама понимаешь. Так что думай, Мари! Уверен: захочешь – нароешь! И помни о сроках, кстати! У тебя, моя птичка, есть пять дней! Мы хоть и не желтая пресса, но без перца, радость моя, не проживем. Эх, долюшка наша! Горек наш хлеб.

Маша совсем сникла и пала духом. Лезть в эти дебри, стряпать чернуху и желтуху ей совсем не хотелось. Казалось бы, вполне благопристойная тема – ровня, сильные и успешные пары. Должно хватить материала и без дерьма. А не хватает. Или мы так привыкли копаться в грязном белье, что все остальное уже скучно и вяло? Она перечитывала статью в сотый и тысячный раз. Успешная Вощак, крепкая и сильная духом. Вышла на сцену после жестокой травмы. Прекрасный кардиолог, спасший сотни жизней. Любовь и страсть. Общий ребенок. Прожитая жизнь. За плечами – война, голод, разруха, одиночество, трудности. Казалось бы! А скучно! Может, дело не в теме, а в том, как Маша ее изложила? Она правила статью, выискивала ошибки, переписывала и перекраивала. Ничего не получалось. Вернее, получалось до оскомины скучно: слишком приглаженные, прилизанные герои. Благостные и постные.