Вионор Меретуков - Млечный путь

— Не понимаю, что стряслось с Пищиком? — недоумевала Бутыльская; с этих слов начинался каждый ее рабочий день. — Так сильно разнервничаться!

Немного поколебавшись, она позвонила Фокину. Включила громкую связь — чтобы всем было слышно.

— Банальный стресс! — отрезал Фокин. Его голос разносился по комнате, эхом отскакивая от углов. — Реакция организма на воздействие различных неблагоприятных факторов. Обычное дело. Таких самоубийств в Москве каждый день до фига и больше. И потом, он один раз уже пытался выкинуться. Этого дурака тогда постигла неудача, — Фокин засмеялся, — он забыл, что живет на первом этаже. Теперь ему повезло больше. Он же был психом, этот ваш Пищик. Будто вы не знали…

— Аутопсию делали?

— А вы как думали? Два галлона чая в желудке. Вот вам и вся аутопсия. И чего ему не хватало? Не понимаю… И денег у него куры не клевали. И секретарш менял как перчатки. Кстати, почтеннейшая Эра Викторовна, как там Брагин, по-прежнему пьянствует? Передайте ему, что, если он не вернет мне долг, я его в Сибирь законопачу.

Много лет я знаю Бутыльскую. Научился распознавать, когда она валяет дурака, а когда говорит серьезно. Что-то подсказывало мне, что все эти ее волнения, связанные со смертью Пищика, расспросы Фокина — фальшь от начала до конца.

Пока в кабинете Пищика шел ремонт, я развлекался, как мог. Особое удовольствие я получил, когда подслушал, как Бутыльская по редакционному телефону переговаривается с Иваном Трофимовичем Богдановым, маршалом бронетанковых войск, который некогда так подгадил Корытникову.

Эра Викторовна уже много лет помогает маршалу писать воспоминания о войне. Маршал работает неторопливо. Все мужчины в его роду доживали до ста, уверяет он. А некоторые и сверх того. Поэтому он работает не спеша. Не торопится и Бутыльская: у нее и без маршала работы невпроворот.

Я тайком от Бутыльской приникаю к параллельной трубке.

— Здравствуй, Иван Трофимович! — приподнято начинает она. Таким ненатуральным тоном глупые взрослые разговаривают с умными детьми. Знаю я ее, прикидывается дурой. При этом она раскрывает коробочку с шоколадными конфетами и, не глядя, принимается шарить в ней. — Пора бы нам повидаться.

— Пора, милочка, пора. На этот раз я к тебе самолично заявлюсь, засиделся я тут в безделье, надо косточки размять, — слышу я голос маршала. — Объясни, где эта твоя редакция находится, — и маршал грубовато шутит: — Учти, я знаю только Кремль, Новодевичье да Знаменку… и все!

Маршал жил как раз на Знаменке, рядом с Генштабом. И хотя до его служебного кабинета на втором этаже восьмиэтажной монструозной коробки было всего два шага, маршал много лет добирался до работы на служебном «Мерседесе».

Но теперь он был всего лишь пенсионером. В его роскошном кабинете сидел другой маршал. Дорогостоящий «Мерседес» заменили машиной попроще.

Тем не менее у пенсионеров такого ранга остается немало привилегий. Например, ординарец. А также госдача и большая пенсия. Плюс персональная машина со сменными водителями. А в финале — престижное кладбище с надгробием за государственный счет. Бутыльская, судя по всему, о персональной машине подзабыла. И начала подробно втолковывать отставному полководцу, как тому общественным транспортом чуть ли не с пересадками добраться от Знаменки до Большого Кисельного переулка.

Бутыльская рассказывала долго, с какими-то нудными, незначительными подробностями вроде того, что «на углу, на той стороне, находится аптека, а на этой — газетный киоск возле будки, где продаются пироги».

Сообщив все это, Бутыльская в ожидании ответа замерла.

Я прикипел к трубке. Услышал старческое сопение. И больше ничего. Бутыльская, удивленно приподняв брови и немного помедлив, по второму кругу приступила к объяснению маршрута. Я слышал, как маршал тяжело, с горловым присвистом дышит. И молчит. Наверно, собирается с силами, подумал я.

— Похоже, милочка, ты полегоньку выживаешь из ума, — наконец прокряхтел он. — Ну, посуди сама, — голос маршала внезапно обрел армейскую твердость, — как я могу воспользоваться твоим дурацким советом? Ты что, забыла, что с одна тысяча девятьсот сорок пятого года я езжу исключительно на служебном автомобиле? — Маршал на секунду передохнул и добавил: — До этого я ездил на танке! Отличный вид транспорта, скажу я тебе, только трясет очень, душу, можно сказать, выматывает! Но, если честно, я бы и сейчас на нем с удовольствием прокатился. А адресочек-то ты продиктуй еще раз, я его ординарцу передам.

Повесив трубку, Бутыльская материлась минут десять. Она помянула недобрым словом не только маршала, но и всех его родственников — особенно досталось столетним.

Маршал приехал на следующий день. По моим подсчетам, маршалу, участнику Великой Отечественной войны, должно было быть никак не меньше ста лет. Я ожидал увидеть старца с отвисшей челюстью, который, пуская слюни и уронив голову на грудь, похрапывает в инвалидной коляске.

Я ошибся. Маршал оказался бравым пожилым мужчиной с румянцем во всю щеку, кипенной шевелюрой и ярко-синими смеющимися глазами. Он был в строгом темно-сером костюме, голубой сорочке и классическом галстуке в мелкий горошек. От начищенных туфель исходило матовое сияние. Передвигался он без посторонней помощи и с такой прытью, что Бутыльская едва за ним поспевала. От маршала пахло не аптекой, а морозной свежестью и крепкими духами. Его сопровождала девушка в форме лейтенанта, к слову, прехорошенькая, возле которой тотчас же принялись вертеться главные редакционные донжуаны.

Я слышал, как воодушевившийся Петька, отталкивая соперников локтями и светски щурясь, медоточивым голосом говорил девушке:

— Мы, работники печатного слова… — и, поводя руками, напевно цитировал Бродского:

Он верил в свой череп.

Верил.

Ему кричали:

«Нелепо!»

Но падали стены.

Череп,

Оказывается, был крепок.

Петька, неизвестно кому подмигивая, постукивал себя согнутым пальцем по лбу, костяной звук слышали все, а девушка смотрела на него большими холодными глазами и хлопала ресницами.

Маршал пробыл у нас часа два. Сдержанно похвалил чай, который заварили из адской смеси, приведшей моего бывшего шефа к желанию полетать. Мне бы задуматься — ведь, позабыв избавиться от этого «чая», я, конечно, совершил ошибку, непростительную даже для непрофессионала. Но было поздно. Интересно, как все это отразится на мозгах и брюхе маршала? Заложив ногу за ногу, я с любопытством разглядывал человека, который с минуты на минуту должен был, позабыв обо всем на свете, сорваться с места и очертя голову ринуться к подоконнику.

Но маршал, похоже, ничего подобного делать не собирался. Покончив с чаепитием, он принялся расхаживать по редакции и знакомиться с сотрудниками. Никаких изменений в его поведении я не заметил.