Вионор Меретуков - Млечный путь

— Откуда ж мне.

— Вот и фальшивомонетчик Цинкельштейн не знал. Это едва не стоило ему жизни. Интеллектуально подкованный убийца, загримировавшись под Деда Мороза, проткнул его чем-то острым вроде шила. К счастью, Цинкельштейн выжил.

— Зачем ты мне рассказываешь о каком-то фальшивомонетчике?

— У тебя есть шило, Илюшенька?

— Есть. И не одно. Могу подарить. Кстати, с каких это пор генералы расследуют убийства деревенских баб? Не мелковато ли для высокопоставленного полицейского чина?

— Не мелковато. Дело не в этой несчастной женщине. Чует мой длинный нос поживу, — Лева хихикнул. — Я ведь следователь по особо важным делам. А тут дело и особое, и важное. Я могу прогреметь на всю Россию.

— А ты, оказывается, еще и честолюбец!

— Мне нравится, — сказал он вдохновенно, — мне нравится загнать противника в угол и…

— И поставить ему мат, — сказал я, вспомнив, что Фокин неплохой шахматист и даже когда-то участвовал в каких-то турнирах.

Он кивнул.

— Да, загнать гаденыша в угол и поставить ему мат. Занятие до чрезвычайности увлекательное.

— Для садиста?

Он усмехнулся и покрутил головой.

— Это что-то вроде охоты на человека. Если бы не это, моя жизнь, и так-то не очень веселая, превратилась бы в каторгу. У меня грязная и тяжелая работа: не для чистоплюев. Я насмотрелся на трупы. Насмотрелся. Страшное зрелище, привыкнуть трудно. Но самое страшное — это календари. Это пострашнее трупов с оторванными головами.

— Календари?

— Да, календари. Обыкновенные, те, что стоят на рабочих столах. Они маячат у тебя перед глазами, маячат, маячат, словно для того, чтобы ты мог со всей определенностью знать, какие дела ждут тебя завтра, послезавтра, через неделю, через месяц. Переворачиваешь страницу, смотришь, что ждет тебя, допустим, в четверг на следующей неделе. А там три совещания, а вечером давно ожидаемое посещение оперы или визит к замужней даме, муж которой, следуя законам классического анекдота, торчит в командировке на Таймыре. Очень может статься, что ты и вправду будешь сидеть в оперном театре, наслаждаясь арией Неморино, или преступно греть свои старые кости возле прелестной жены командированного. Но может случиться и другое, непредвиденное и куда более неприятное: будешь ты, голубчик, лежать под двухметровым слоем глины на Хованском кладбище. Вот эта непредсказуемость завтрашнего дня меня угнетает. А тут еще все эти трупы с оторванными головами… Ах, Сапега, Сапега. Расскажу тебе страшную сказку. А ты слушай и на ус наматывай. В одном замечательном государстве, которое аршином общим не измерить, родился мальчик. Когда он подрос, ему вдруг захотелось стать богатым, честным и добрым. А сделать это было не просто, потому что все люди в этом государстве не соблюдали никаких законов, они воровали и убивали друга. Когда народу стало мало, все поняли, что если дело пойдет так и дальше, то людей в государстве вообще не останется, и некого будет грабить и убивать. Пришлось для блезиру создать государственные институты: парламент, суды, министерства, всяческие академии, общественные движения, оппозиционные партии и прочее. Стали строить современные больницы, благоустраивать города, возводить мосты через моря-океаны и много говорить о свободе слова, гуманизме, справедливости и особенно — о патриотизме. Но вот какая незадача, все так привыкли жить по бандитским законам, что все у них шло вкривь и вкось. В этом государстве хорошо жилось депутатам, миллионерам и генералам. И стал наш мальчик генералом. Этого ему показалось мало, и захотел он стать миллионером. Я тебя подозревал, милый мой Илюшенька, — сказал он без перехода. — И сейчас подозреваю. Меня на работе очень ценят именно за это — за умение подозревать.

— Значит ли это, что смерть продавщицы лишь предлог?

Он недовольно скривил губы.

— Меня ценят еще и за то, что все мои подозрения всегда — подчеркну, всегда! — находят подтверждение. Я ни разу не ошибся!

— Прими мои поздравления! Кстати, расскажи, как это тебе удалось пролезть в генералы? Надеюсь, все честно — за взятку?

Он не обиделся:

— Повезло выстрелить в нужном месте и в нужное время.

— И кого ж ты убил?

— Председателя следственного комитета.

Я отшатнулся.

— И ты занял его место?!

— На совещании, куда я, в то время подающий надежды подполковник, попал почти по недоразумению, мне удалось вставить в беседу высоких руководителей реплику, которая была по достоинству оценена. Меня заметили, и очень скоро, перескочив через полковника, я стал генералом.

— И что это была за реплика?

— Я предложил на воротах всех тюрем написать «Добро пожаловать!». Председателю комитета это страшно понравилось, и он сказал со смехом: этот подполковник меня просто убил.

— Ну, ты и проныра!

— Как ты разговариваешь с генералом! Поддай лучше!

Я налил в ковшик воды и плеснул на камни. Лицо Фокина на миг исчезло в облаке пара.

— Ты, как все гнилые гуманитарии, — прокряхтел он, выныривая из облака, — любишь мыслить абстрактно, называя такой способ мышления аналитическим. Вот и обмозгуй хорошенько, что сейчас услышишь. Пока свои подозрения я держу под замком. Никакой служебной документации не ведется. Все хранится вот здесь, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — И я буду держать это здесь до тех пор, пока ты не поумнеешь и не перестанешь играть со мной в кошки-мышки. Но мое терпение не беспредельно.

Его взгляд как бы случайно скользнул по моей груди.

— Что это за ключик такой?

— Да так… ключ от врат счастья, — усмехнулся я.

— Ты ходишь по острию ножа, — он покачал головой.

— Да, хожу. И буду ходить и впредь, — сказал я твердо.

Он опять покачал головой.

— Хороший ключик. Он мне нравится. Отдал бы ты мне его. Тебе было бы спокойней.

Ах, знает, знает проклятый Фокин что-то про этот ключик!

— Не принесет он тебе ничего, кроме неприятностей… — добавил он тихо и даже с оттенком легкой грусти.

Мне надоело это хождение вокруг да около, и я переменил тему:

— Как ты узнал, что я живу в Мушероновке? Может, по твоему приказу убили несчастную продавщицу, чтобы у тебя был повод случайно наткнуться на меня?

Лева хмыкнул.

— Простое совпадение. Ты лучше скажи, зачем скрываешься, от кого?

— Я ни от кого не скрываюсь! — с вызовом сказал я.

— Да брось ты! А теперь вернемся к делу. Прямо у тебя под носом укокошили продавщицу. Может, — он усмехнулся, — может, это ты ее?..

— Я уже жалею, что заманил тебя в баню. Продавщицу я не мог укокошить из соображений сугубо прагматических: она держала магазин, в котором я почти каждый день отоваривался. Теперь твои молодцы наверняка его опечатают, и неизвестно, когда он заработает вновь. Ближайший же сельмаг находится… я даже не знаю, где он находится. Придется собирать манатки. И потом, продавщица мне нравилась, такая симпатичная толстушка.