Вионор Меретуков - Млечный путь

— На эти деньги я открою столовку для бездомных, — размечтался Лева. — Когда совсем оголодаешь, приходи, я распоряжусь, чтобы тебе каждый раз выдавали лишнюю плошку чечевичной похлебки. Денег за это с тебя не возьмут, надо только иметь при себе бессрочный проездной билет во все концы света и деревянную ложку.

Я опять в Вене. Рита говорит, что без меня умирала от тоски.

— Пропадаю. Без тебя пропадаю, — говорила она, смешно подскакивая и кружа вокруг меня. Она то прижималась ко мне, то уходила в другую комнату и подглядывала за мной из дверей. Помешательство на почве одиночества.

Я подарил ей колечко с изумрудом. Она долго рассматривала его, потом надела на безымянный палец правой руки. И никогда его не снимала. Даже когда принимала ванну.

Я мысленно перелетаю за тысячи километров отсюда — к северу, в любезную моему сердцу Мушероновку. Лесная тропинка, выводящая к полю с бушующей под ветром золотой пшеницей. Надеюсь, поле опять колосится. Вдали — церквушка. Там, на самой вершине, на золотом куполе-луковке, изнывает от жажды Иисус. Он ждет, чтобы я снял его с креста и омыл ему раны своими слезами. Я знаю, что прощения мне не будет. Но снять Его со креста я должен. Временами я испытываю нестерпимую боль, словно к кресту приколочен я сам.

Я прильнул к чаше с «Колпаком свободы», опорожнил ее и шагнул к перилам. Перегнувшись, глянул вниз. Страшная высота отделяла меня от вечности. Еще шаг, и вечность была бы к моим услугам, но что-то остановило меня, и броситься вниз духу не хватило. Наверно, перевесила жажда жизни. Как ни крути, а жизнь, сколь бы никчемной она ни была, все же веселей и соблазнительней небытия. Все-таки там, впереди, кроме финального могильного холмика еще кое-что может маячить, нечто куда более привлекательное, чем сырая глина и земляные черви, — что-то вроде надежды все поменять в своей жизни. Жизнь и так невероятно коротка, и стоит ли делать ее короче?

Смерть, как говорится, меня подождет. Инсценировка смерти мне подходила больше.

«Колпак свободы» оказался безвкусным пойлом, от которого у меня началась икота. Никакого желания летать, сколько я ни ждал, у меня не возникло. Наверно, подумал я, истек срок годности, и порошок со временем потерял свои ударные галлюциногенные свойства. А может, доморощенный миколог надул меня и вместо ядовитого гриба всучил высушенные коровьи лепешки.

Как-то после завтрака мы с Ритой сидели за столиком на открытой веранде.

— Если бы у меня было столько денег, сколько у тебя, я бы знала, как ими распорядиться, — подзуживала она меня. Рита изнывает от тоски и безделья и, кажется, уже тяготится ролью верной подруги. Я ее понимаю и поэтому не осуждаю.

— Откуда ты знаешь, сколько у меня денег, если я сам этого не знаю? — лениво спрашиваю я. Это правда. Я действительно не знаю. С одной стороны, приятно не думать о деньгах, зная, что их у тебя много. С другой — незнание тревожит. Опыт подсказывал, что лучше не поспать ночь-другую, потратив время на подсчет убытков и прибытков, чем проснуться в один прекрасный день без копейки в кармане.

Рита подтаскивает стул к краю площадки и, положив руки на перила, смотрит на реку.

— Мне кажется, река течет неправильно. Хочешь, я рожу тебе сына?

— Река течет в правильном, юго-западном направлении.

— Нет, — холодно возразила Рита. — Вчера она текла справа налево, а сегодня — наоборот. Сесть бы в лодку да махнуть куда-нибудь… к черту.

— Я бы и сам это проделал. А сына родить можешь, — говорю я. — Это твое дело. Но ты знаешь, что его ждет? Кстати, куда подевался мой любимый халат с драконами?

— Я отдала его в китайскую прачечную. А там его потеряли.

— И?..

— Долго извинялись на непонятном мне языке.

— Откуда тогда ты поняла, что извинялись?

— Да рожи у них были такие. Стоимость халата вернули деньгами. Сто долларов…

— Сто долларов? — я постепенно разгорался до состояния кипучего негодования. — Это же «Версаче»! К твоему сведению, он стоит в десять раз дороже! Представляю себе, как хозяин этой заср…ной прачечной по вечерам кутается в мой халат!

— У меня есть деньги, — Рита почти плакала, — я куплю тебе.

Чего это я так разошелся? Я нежно обнял Риту и поцеловал ее в теплую макушку.

Случайная мысль купить остров на некоторое время засела у меня в голове. Куплю необитаемый, а лучше малообитаемый остров, думал я, выгоню или истреблю коренное население и заживу там Робинзоном Крузо. Выпишу Пятницу. Вернее, назначу Пятницей особу противоположного пола, хотя бы ту же Ритку, — без женщины я не выдержу и недели, — положу ей достойный оклад, научу ее ходить босиком, разжигать огонь, жарить на раскаленных камнях мясо диких зверей…

Когда я поделился своими соображениями с Ритой, она посмотрела на меня печальными глазами — так мать смотрит на безмозглого сына.

— Готовить на костре? И, разумеется, мыться без мыла?

Таким образом, отшельничество отпадало. Я не мог себе представить жизни без подруги. Поразмыслив, я понял, что слишком далеко зашел в своих размышлениях об одиночестве, и тяга к этому противоестественному социально-психологическому явлению, не успев окрепнуть, как дым развеялась на начальной стадии.

— Это тебе, — сказала она, протягивая мне подарочную коробку с бантом. Вид у нее был смущенный.

Это был мужской халат. От «Версаче».

— Игра проиграна, игра проиграна, игра проиграна по всем статьям, — кричал я, стоя на веранде своей виллы под проливным дождем. — Мне уже за сорок, а у меня нет никого, кому я дорог, у меня нет ни одного близкого человека. Ни одного! Дожил, как говорится. Если я завтра умру, кто понесет мой гроб? Родные, близкие, друзья? Но ни тех, ни других, ни третьих у меня нет. Не самому же гроб нести.

Подошла Рита. В руках у нее был большой зонт. Раздался приглушенный хлопок: над нашими головами взметнулся и завибрировал от ветра черный купол, одна спица была погнута, и зонт раскрылся не до конца.

— В самом деле, не самому же гроб нести? — повторил я.

— А я?..

— Женщины не носят гробы.

— Шел бы ты лучше в дом. Так и до воспаления легких недолго… Шутка ли, ноябрь…

В гостиной она растерла меня махровым полотенцем и шерстяными носками. Потом приготовила пунш.

И скоро я уснул на диване, свернувшись, как собака. Проснулся ночью. Рита укрыла меня пледом. Она сидела рядом в кресле, подложив руку под голову. Глаза ее были закрыты. Я покрутился на диване, чтобы плед плотнее подоткнулся под меня, и уснул крепким сном.

Рита. Ослепительная красавица. Чего я ищу? Зачем? Вот она, рядом, верная — насколько может. А не сказать ли мне ей, что хочу прожить с ней бок о бок долго-долго, пока смерть не разлучит нас?