Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

– Он… Он что-то говорил об Анне. Что…

Пьетюр перегибается через шею лошади, хватает Роусу за руку и притягивает так близко к себе, что она чувствует запах его пота и видит, как дико вспыхивают его глаза.

– Не спрашивай об Анне. Ни меня, ни других, ни уж тем более Йоуна. Он человек хороший, уверяю тебя. Все это досужие сплетни.

– Я… Я постараюсь.

Пьетюр стискивает ее ладонь. У Роусы перехватывает дыхание. Потом он поворачивает лошадь, и они продолжают путь к уединенному дому, беззащитно съежившемуся на вершине холма.

Йоун ждет на улице – надо думать, заметил их издалека. На нем чистая рубаха; темные волосы и борода влажно блестят от воды. Он мрачен.

– И какой же мудростью поделился с вами старик?

Бросив на Роусу предостерегающий взгляд, Пьетюр натянуто улыбается.

– Эйидль метит на место bóndi и считает тебя дьяволом.

Йоун ухмыляется.

– Отправь он меня на костер, и место bóndi будет свободно. Впрочем, раз уж я сам дьявол, сжечь меня будет нелегко.

Роуса ахает от ужаса, но Йоун смеется.

– Мы шутим, Роуса. Эйидль все пальцы себе сожжет, а на моей голове и волоска не подпалит.

Он смотрит туда, где остался Эйидль, и смех его обрывается.

– Однако ж нужно поостеречься. Когда с ним рядом Олав, он становится куда храбрей. Одному богу известно, что он тогда может наговорить. – Тут Йоун поворачивается к Роусе. – Извини меня, Роуса. Милости прошу! – Он протягивает к ней руки и делает шаг, будто собираясь снять ее с лошади, но останавливается и кланяется.

Смешавшись, она наклоняет голову в ответ.

– Спасибо.

Кто такой Олав? Спросить она не решается.

– Погляди, Пьетюр, до чего она скромна. Кроткая, что твоя пташка! Нравится ли тебе твой новый дом, Роуса? – Шея его в вырезе рубахи блестит от пота.

– Он очень… красив.

– Вот и славно. Ты будешь счастлива здесь, хоть мне и придется надолго оставлять тебя одну.

– Я… Конечно.

– И так послушна! Твой пабби хорошо тебя воспитал. Поди сюда.

Роуса спешивается, кланяется и протягивает руку. Йоун целует ее пальцы. Она подавляет желание вырваться. Его грубые лапы неприятно шершавы.

– Не слишком ли тебя утомило путешествие? Осенью, в дождь, дорога бывает трудна. – Он сжимает ее ладонь. – Надеюсь, нынешняя зима будет лучше прошлой. В том году только мой дом не пострадал от снега. Эйидль чуть не лопнул от злости. Но тебе здесь опасаться нечего.

Роусе хочется сказать ему, что она устала и мечтает вернуться домой, что Пьетюр заставил ее всю ночь провести в седле, а вчера вечером грозился вырезать человеку глаза ножом.

Однако она выдавливает из себя улыбку. От этого сводит скулы.

– Благодарю.

Взгляд Йоуна проясняется, словно напряжение наконец отпускает его. Ее рука потеет в плену его великанской ладони.

– Что твоя мама? – спрашивает он.

– Ей легче. Отвар из мха, который привез Пьетюр, помог от кашля, и теперь, когда у нее появился торф для растопки, в доме посуше стало. Мы тебе очень признательны.

Он отмахивается, будто отгоняет мух.

– Ну, полно. Теперь тебе нужно поесть. Пьетюр займется dagverður.

Пьетюр, до того молча наблюдавший за ними, приподнимает брови. Оба мужчины смотрят на Роусу и выжидающе молчат.

– Нет, – говорит она. – Я приготовлю dagverður на всех.

Йоун вжимает пальцы в ее ладонь.

– До чего ты послушна, – говорит он. – Идем.

И он зовет Роусу осмотреть дом, а Пьетюр остается на улице.

Прежде она думала, что муж введет ее в baðstofa, чтобы она исполнила свой долг – в ее воображении смутно рисуются обнаженные тела, и при мысли о неминуемой боли ее бросает в дрожь. Она внутренне замирает в ожидании поцелуя. Нет, она не отпрянет. Нужно поцеловать его в ответ.

Однако Йоун не останавливается в baðstofa . Он показывает ей четыре кровати – коротких, но довольно широких, чтобы в каждой поместились двое. Воздух густо пропитался дымной горечью от открытого очага. Все это знакомо Роусе, пускай здесь и не так тесно, как у них в Скаульхольте. Над головой, где она привыкла видеть пласты дерна с корнями, тянутся ряды плотно сколоченных досок, образуя потолок. Наверх ведет приставная лестница. Роуса кладет ладонь на ступеньку.

– Убери руки! – сурово велит Йоун. – Сюда.

Он ведет ее в просторную кухню. Роуса прежде никогда не видела кухонь. Приземистый стол, табуретка и – небывалая роскошь! – высокий каменный hlóðir для готовки вместо открытого огня. Йоун изучает ее лицо, будто выжидая чего-то, и наконец подходит ближе. На скулах у него перекатываются желваки. Он нависает над ней потной громадой.

Роуса сглатывает.

– Дом… очень хорош.

– Господь вознаграждает послушных. Я всегда полагал справедливым, что почтительность заслуживает награды, а непокорность – наказания.

У Роусы пересыхает во рту, но она не в силах удержаться от вопроса:

– Здесь есть чердак?

– Это наша с Пьетюром работа. Очень уж мне по душе пришелся заморский обычай строить дома в высоту. Как-то я отправился на торговом корабле в Данию, чтобы продать пару кречетов…

– Пару? – Кречеты ценятся дороже золота.

– За них дорого заплатили холстиной и коровами. А стоило мне увидать, какие дома строят в Дании и на Шотландских островах, я сразу понял, что мне нужен чердак. Тихое уединенное местечко.

– Могу я на него посмотреть? На чердак?

Йоун внезапно настораживается.

– Он заперт.

– Хоть одним глазком взглянуть?

Лицо его каменеет, словно в ее просьбе есть нечто непристойное.

– Там лежат мои бумаги и прочие личные вещи, которые женщине ни к чему.

– Пабби научил меня грамоте. Я могу быть тебе полезна. И я никогда не видела чердаков. – Выжидающе улыбнувшись, Роуса уже поворачивается было к лестнице.

– Стой!

Она застывает.

Он почесывает темную бороду и продолжает, уже мягче:

– Библия учит нас, что жены должны повиноваться своим мужьям [14].

– Но…

Он вскидывает ладонь.

– Говоришь, маме твоей стало лучше? И мясо, что я присылаю, пришлось ей по вкусу? Нет нужды снова меня благодарить. Нетрудно быть щедрым с такою послушною женою.

Она так и раскрывает рот. Он легонько приподнимает ее подбородок, так что зубы клацают друг о друга, и холодно улыбается.

– Сюда. – Он берет ее под руку и ведет сперва в чулан, доверху забитый бочонками со skyr , а затем в кладовую, где со стропил свисает сушеная треска. – Я научу тебя потрошить и сушить рыбу, Роуса. А покамест мы заготавливаем сено. Умеешь ты косить?

Она кивает, вспоминая, как всхлипывает трава, когда в нее врезается лезвие косы.

– Вот и славно, – говорит он. – Принесешь нам dagverður и будешь помогать.

Она снова кивает. Скулы ломит. Бесконечный перечень обязанностей вызывает дурноту: ей предстоит стирать, готовить, прибираться, чинить белье, потрошить рыбу, косить. И этот запертый чердак… Да она свалится от изнеможения.