Рейчел Каск - Контур

Я бродила по квартире, рассматривая вещи. Заглянула в несколько шкафов и ящиков. Всё было на своих местах. Никакого беспорядка, никаких тайн: всё целое, всё там, где должно быть. Я нашла выдвижной ящик с ручками и канцелярией, ящик с компьютерным оборудованием, ящик с картами и путеводителями, картотечный шкаф для бумаг с аккуратными разделителями. Ящичек с аптечкой и ящичек со скотчем и клеем. Один шкафчик с бытовой химией и другой — с инструментами. Ящики старинного письменного стола в восточном стиле, стоявшего в гостиной, были пусты и пахли пылью. Я всё что-то искала, какую-то подсказку, следы гниения или признаки того, что в доме что-нибудь завелось, налет загадочности, или хаоса, или постыдной тайны, но ничего не нашла. Я забрела в кабинет и дотронулась до хрупких парусов.

Мой сосед по самолету оказался на добрых тридцать сантиметров ниже меня и в два раза шире: познакомились мы сидя, и мне теперь было сложно соотнести с ним эти габариты. По крайней мере, у меня оставался ориентир в виде громадного носа-клюва и выдающихся бровей, которые в сочетании с вихром серебристых волос придавали ему немного комичное сходство с морской птицей. Но и то я не сразу его узнала: он стоял в тени крыльца здания напротив, в шортах по колено темно-желтого цвета и безукоризненно выглаженной красной клетчатой рубашке. Весь он сверкал золотом: толстое кольцо с печатью на мизинце, массивные золотые часы, очки на золотой цепочке вокруг шеи, и даже во рту, когда он улыбался, блестело золото — всё это сразу бросалось в глаза, и тем не менее накануне, во время нашего разговора в самолете, я ничего не заметила. Наше знакомство имело в каком-то смысле нематериальный характер: высоко над миром предметы теряют свою ценность, различия становятся не так видны. Материальность моего соседа, которая казалась такой легкой в воздухе, на земле обрела конкретику, и в результате он предстал передо мной незнакомцем, как будто контекст заключил его в рамки.

Я была уверена, что он увидел меня раньше, чем я его, но он дождался, пока я сама ему помашу, прежде чем помахать в ответ. Он казался взволнованным и поглядывал по сторонам. Рядом с тележкой, нагруженной персиками, клубникой и дольками арбуза — ртами, улыбающимися на жаре, — стоял и выкрикивал что-то невнятное торговец фруктами. Когда я перешла улицу и подошла к своему соседу, его лицо приняло выражение приятного удивления. Он сухо и неловко поцеловал меня в щеку.

— Хорошо спала? — спросил он.

Почти подошло время обеда, и меня не было дома всё утро, но он, очевидно, хотел создать атмосферу интимности, как будто мы знали друг друга давно и ничего не успело произойти с тех пор, как я попрощалась с ним накануне на парковке такси в аэропорту. Ночевала я в маленькой голубой спальне и спала на самом деле плохо. На стене напротив кровати висела картина с мужчиной в фетровой шляпе, который хохотал, запрокинув голову. У него не было лица; приглядевшись, ты видел только пустой овал с дыркой смеющегося рта посередине. Пока светлело, я всё ждала, когда же появятся нос и глаза, но они так и не появились.

Мой сосед сказал, что припарковался за углом, и после некоторого замешательства положил ладонь мне сзади на талию, подтолкнув в нужном направлении. У него были очень большие руки, слегка похожие на когтистые лапы и поросшие седыми волосами. Он выразил беспокойство, что автомобиль не оправдает моих ожиданий. Вдруг я вообразила себе что-то роскошное, и в таком случае он окажется в неловком положении; сам он к машинам довольно равнодушен. К тому же для езды по Афинам другого не требуется. Никогда не знаешь, сказал он, чего ожидают другие; он только надеется, что я не разочаруюсь. Мы дошли до автомобиля, маленького, чистого и в остальном непримечательного, и сели в него. Катер, сказал он, пришвартован в сорока минутах езды вдоль побережья. Раньше он стоял у пристани гораздо ближе к городу, но это обходилось слишком дорого, и пару лет назад мой сосед решил поставить его на якорь в другом месте. Я спросила, далеко ли от центра он живет, и он неопределенно махнул в направлении окна и сказал, что где-то в тридцати минутах езды в ту сторону.

Мы выехали на широкий шестиполосный проспект, по которому сквозь страшную жару и шум города беспрерывно тек бурный поток транспорта. Окна машины были открыты настежь, и мой сосед одну руку держал на руле, а локоть другой положил на край окна, так что рукав его рубашки неистово хлопал на ветру. Водил он лихо, перескакивая между полосами, и поворачивался ко мне, когда говорил, поэтому стремительно приближающиеся красные сигналы светофоров и задние бамперы автомобилей замечал в последний момент. Я в ужасе молчала, глядя на пыльные парковки и обочины, сменившие сверкающие на солнце здания центра города. Мы проехали над бетонной развязкой в хаосе гудков и рева двигателей; солнце нещадно лупило в лобовое стекло, а в открытые окна струился запах бензина, асфальта и канализации. Какое-то время мы ехали рядом с мужчиной на скутере, позади которого сидел мальчик лет пяти или шести; он прижимался к мужчине, обхватив его руками поперек туловища. В нескольких сантиметрах от него, такого маленького и уязвимого, мелькали машины, металлические ограждения и огромные мусоровозы. На нем были только шорты, жилет и шлепки, и я разглядывала в окно его открытые смуглые ножки и ручки и золотистые волосы, развевающиеся на ветру. Дуга развязки, по которой мы ехали, завернула и пошла вниз, и показалось море — сияющая синяя полоса за поросшим кустарником пустырем цвета хаки, заброшенными домами, недостроенными дорогами и скелетами зданий, сквозь незастекленные окна которых росли тощие деревья.

Он был женат трижды, сказал мой сосед, пока наша машинка неслась вниз, к блестящей воде. Он помнит, что во вчерашнем разговоре речь шла только о двух браках, но сегодня он клянется быть честным. Три брака и три развода. Он — человек-катастрофа, сказал он. Пока я думала, как ответить, он добавил, что не упомянул еще и сына, который живет в фамильном особняке на острове и серьезно болен. Он очень нервничает и названивает отцу всё утро. В ближайшие часы звонки наверняка продолжатся, и, хотя мой сосед не хочет на них отвечать, ему, само собой, придется. Я спросила, что с его сыном, и его птичье лицо осунулось. Знаю ли я, что такое шизофрения? Вот это и есть диагноз его сына. Болезнь обнаружилась после окончания университета, когда ему было двадцать с небольшим, и за последние десять лет его неоднократно госпитализировали, но по ряду причин, слишком запутанных, чтобы сейчас в них вдаваться, в данный момент он находится на попечении отца. Мой сосед решил, что на острове он будет в безопасности, если только не давать ему доступ к деньгам. Люди там сочувствующие: они всё еще относятся к их семейству с достаточным почтением и поэтому терпят причиняемые им в большом количестве мелкие неудобства. Однако несколько дней назад произошла серьезная неприятность, и в результате моему соседу пришлось попросить молодого человека, которого он нанял в качестве компаньона своему сыну, посадить того под домашний арест. Сын не выносит лишения свободы и поэтому постоянно названивает, а если не сын, так компаньон, считающий, что его обязанности выходят за рамки оговоренных, и требующий прибавки к зарплате.