Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– У тебя есть имя?

– Бак, – сказал я.

– Как насчет нашего молчаливого друга?

Я посмотрел на Моза.

«Джеронимо», – показал тот.

Когда я перевел, Гроза Кабанов рассмеялся.

– Это точно. Из какого племени?

– Сиу, – сказал я.

– Давайте покажу вам кое-что. – Он достал из комбинезона карманный нож, срезал с тополя ветку и показал нам срез. – Видите звездочку?

Он был прав. В центре ветки была темная пятиконечная звезда.

– У твоего народа есть легенда об этом, – сказал он Мозу. – Рассказывают, что все небесные звезды рождаются под землей. Потом они ищут корни тополей и проникают в деревья, где ждут, очень терпеливо. Внутри тополя они тусклые и не светят, как вы видите. Потом, когда великий дух ночного неба решает, что нужно больше звезд, он ветром колышет ветви и выпускает звезды. Они летят вверх и устраиваются на небе, где горят и сверкают, и становятся теми светящимися созданиями, какими им суждено стать. – Он посмотрел на звездочку внутри ветки с каким-то благоговением. – И мы тоже такие. Мечты нас освобождают. Вас, парни и меня, и всех на Божьей земле. Твой народ, Джеронимо, он очень мудрый.

Я еще не видел, чтобы Моз так широко улыбался.

– Тебе не понравилась история? – спросил меня Гроза Кабанов, потому что я не улыбался, как Моз.

– Она хорошая. Наверное, – сказал я.

– Тебе нравится здесь, Бак?

– Работа тяжелая.

– Покажи руки. – Он посмотрел на мозоли у меня на ладонях. – Ты привычен к тяжелой работе.

– Это не значит, что она мне нравится.

– Всякая работа тяжела, Бак. Не намотаешь это на ус, жизнь наверняка тебя убьет. Я люблю эту землю, труд. Никогда не любил ходить в церковь. Бог, запертый под крышей? Какая глупость. Если спросите меня, Бог здесь. В почве, дожде, небе, деревьях, яблоках, в звездочках внутри тополей. И в нас с тобой. Все это связано, и все есть Бог. Конечно, это тяжелый труд, но это хороший труд, потому что он связывает нас с этой землей, Бак. С этой красивой, ласковой землей.

– Эта земля породила торнадо, убившее маму Эмми. И вы называете ее ласковой?

– Трагедия, я так скажу. Но не вини землю. Она была всегда, и торнадо были ее частью с самого начала. И засухи, и саранча, и град, и пожары, и все, что сгоняло людей с места или убивало их. Земля такая, какая есть. Жизнь такая, какая есть. Бог такой, какой есть. Ты и я – мы такие, какие есть. Никто не идеален. Или, черт, может быть, все идеально, а мы просто недостаточно мудры, чтобы это увидеть.

– Деревья в саду были в плачевном состоянии до нашего появления. Если вы так любите эту землю, почему запустили их?

– Подвел их, Бак, все просто. Подвел их. Это моя вина. Но то, что я нашел вас в том старом сарае, оказалось благословением, и я чувствую новые силы.

Неужели это тот же самый человек, который заколотил окно в комнате Эмми, и разбил бутылку самогона о стену сарая, и безутешно рыдал под дубом? В каком-то смысле он был таким же, как земля, которую любил, – из убийственного торнадо он в мгновение превращался в голубое небо. Он так менялся из-за алкоголя? Или просто такова его природа и, может быть, поэтому Агги оставила его? Если она вообще это сделала.

– Вот что я тебе скажу, Бак. Если тебе надо передохнуть, отвези эти дрова к сараю. Рядом с маленьким сараем стоит колода для рубки дров. Увидишь. Брось там эти чурки и, прежде чем возвращаться, набери воды в деревянное ведро у колонки и притащи сюда. Что-то пить хочется. Справишься?

– Справлюсь.

– А ты как думаешь, Джеронимо?

Моз улыбнулся и кивнул.

– Не затягивай, Бак. У нас еще много работы. И я хочу знать, как продвигаются дела с самогонным аппаратом.

Я положил сморчки в тачку, но когда взялся за ручки, то мог поклясться, что поднимаю пятьсот фунтов. Я навалился на тачку всем весом, и она покатилась вперед.

Я сгрузил чурки возле колоды рядом с сарайчиком, забрал сморчки и пошел в сарай проверить Альберта с самогонным аппаратом.

Было в моем брате что-то такое, что заставляло его выполнять работу тщательно, какой бы она ни была. Маленький перегонный аппарат, который он собрал для Грозы Кабанов – медный котел и витки медных трубочек, был произведением искусства. У нижнего конца спиральной медной трубки, которая называлась змеевиком, стояла стеклянная бутылка из-под молока емкостью в полгаллона, в которую капал самогон.

Эмми была с Альбертом. В тот день она была одета по-другому, в маленькие голубые шорты-комбинезон. Она стояла на коленках перед маленькой открытой печкой под котлом, и огонь освещал ее личико.

– Оди, мне поручили подкладывать дрова, – сказала она.

Я спросил у брата, как продвигается дело.

Он кивнул на бутылку, которая наполнилась уже наполовину.

– Как часы. Как дела снаружи?

Я рассказал ему, что нашел кладбище и что прошлой ночью мы с Мозом ходили туда следом за Грозой Кабанов.

– Альберт, я не знаю, что думать. Он мне вроде как нравится, но есть в нем и что-то пугающее.

– Он хорошо относится ко мне, – сказала Эмми, – но лучше бы он разрешил мне жить здесь, с вами.

– Лучше бы он кормил нас побольше, – сказал я.

– У него мало еды, – сказала Эмми. – Он ест не больше нашего.

– У него наши деньги. Мог бы потратить немного, чтобы пополнить кухонные шкафы.

– Может, он не тратит их потому, что они наши? – сказал Альберт.

Если это правда, то Гроза Кабанов понравился мне еще больше. Настолько, что я решил перестать думать о нем как о Грозе Кабанов. С этого момента он будет Джеком.

Я вышел из сарая, положил сморчки на крыльце дома и наполнил водой деревянное ведро, но не повез его сразу к тополю, который спилили Джек с Мозом. Разговор с Альбертом и Эмми навел меня на мысли. Мне стало интересно, что Джек сделал с наволочкой, в которой лежало все, что мы забрали из сейфа Брикманов. Я поставил ведро около двери в дом, проскользнул внутрь и остановился в раздумьях. Если бы я хотел спрятать что-нибудь от нас, куда бы я это положил?

Первым делом я проверил спальню Джека, в которой не было шкафа, так что единственными вариантами были комод и под кроватью. Ничего. В комнату Эмми я даже не заглянул. Я открыл кухонные шкафчики, заглянул под и за мебель в гостиной и наконец посмотрел на лестницу, ведущую к порезанному матрасу с торчащей, словно выпотрошенные внутренности, набивкой. При мысли о том, чтобы подняться туда снова, в животе все скрутило. Но я хотел найти наволочку, поэтому полез наверх.

Занавеска по-прежнему отделяла закуток с кроватью, матрасом и ночным горшком. Я порылся в вещах, сложенных в другой части чердака, среди которых был дорожный сундук из дерева и кожи. Я поднял крышку и обнаружил аккуратно сложенное лоскутное одеяло, свадебное платье, тоже очень аккуратно сложенное и убранное, Библию, пару красно-коричневых детских башмачков и прочие памятные вещи из прошлого. Зарывшись глубже, я наткнулся на армейскую форму и фотографию в рамке. На ней двое мужчин в военной форме стояли на фоне казарм. Один был Джеком, еще не потерявшим глаз в войне с кайзером. Другой на вид был его ровесником. Оба улыбались, и Джек по-дружески обнимал за плечи второго мужчину. По низу фотографии шла белая надпись «Лучше смерть, чем бесчестье. Руди». Она напомнила мне клятву Германа Вольца перед нашим расставанием: «Я буду защищать вашу и свою честь до смерти».