Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Я быстро прошел в комнату, где лежал Альберт. У его постели стоял молодой доктор Пфейфер, проверяя пульс. Не обращая внимания на доктора, я встал на колени, наклонился к брату и сказал:

– Альберт, ты меня слышишь?

Его глаза были закрыты, но потом он их приоткрыл, всего чуть-чуть.

– Послушай меня, это важно. Сестра Ив может исцелять, она может. Она не мошенница. Она настоящая, клянусь. Все, что нужно, это верить, Альберт. Верить в Бога. Верить всем сердцем. И все. Скажи ей, что веришь, Альберт. Пожалуйста, пожалуйста, скажи ей, что веришь. – На мокрую от пота наволочку закапали слезы, реки моих слез. Я взял Альберта за руку и отчаянно сжал ее. – Ты не должен умирать. Просто скажи ей, что веришь.

Сестра Ив встала на колени с другой стороны кровати и нежно взяла вторую руку Альберта. Он повернул к ней уставшие глаза-щелочки. Она заговорила тихо, как будто уговаривая непокорное животное подойти и поесть:

– Это правда, Альберт. Тебя можно исцелить. В тебе есть вера, вера в любящего Бога. Я вижу, что ваша мать много лет назад вложила ее туда. Она все еще в твоем сердце, Альберт. Загляни глубоко внутрь себя, и ты увидишь, что Бог там, ожидает тебя с целительным светом, целительным прикосновением, целительной любовью. Поверь в него, Альберт. Поверь в него всем сердцем, всем разумом, всей душой, и ты исцелишься.

Альберт смотрел на нее мутными глазами и не отвечал.

– Скажи, Альберт, – умолял я. – Скажи ей, что веришь.

– Отпусти всю тьму, Альберт, – проворковала сестра Ив. – Это легче, чем ты думаешь. Это как избавиться от огромной тяжести. Это как обрести крылья, я обещаю.

– Просто скажи, Альберт. Ради Бога, просто скажи, что веришь.

Нижняя губа брата дрогнула. Он открыл рот и изможденно выдохнул одно-единственное слово:

– Обманщица.

– Нет! – крикнул я. – Это не обман, Альберт. Она не фальшивка. Просто поверь, проклятье.

Но он снова закрыл глаза, отвернулся от нее и больше не произнес ни слова.

– Исцелите его, сестра Ив! – взмолился я, вытирая глаза кулаком. – Вы же можете.

Не слушая мою мольбу, она прошептала моему брату:

– Ничего не бойся. Путь, что ждет впереди, приведет тебя в царство покоя.

Я знал, что она делала. Она заглянула в сердце моего брата и поняла, что его веры недостаточно для исцеления, и теперь она предлагала ему единственное, что могла, – утешение. Она знала, что он умрет.

– Вы не можете дать ему умереть! – закричал я.

– Все в руках Божьих, Оди. – Ее глаза были мягкими зелеными подушками доброты. – Только в Божьих.

Но стоя на коленях у постели брата, я мог думать только о пастыре, который ест собственное стадо одного за другим.

Ближе к ночи собиравшаяся на горизонте гроза накрыла Нью-Бремен. Молния за молнией били по городу, дождь лил с такой силой, какой земля не видела со времен Ноя. Дождевая вода рекой неслась по улицам, и доктор Пфейфер обреченно поглядывал на свои карманные часы. Я понял, что противоядие не приедет вовремя.

Оттого, что я был виноват в укусе Альберта, накликал смерть, и оттого, что был жалким трусом, я не мог смотреть, как умирает брат. Поэтому я сбежал.

К тому времени, как я добрался до Миннесоты, я промок до костей. Убегая из дома врачей, я не думал о направлении, у меня не было цели, не было плана. Я просто не мог оставаться там, где на кровати лежал бледный и безжизненный Альберт. Меня окликнула Эмми, но я не вернулся и даже не притормозил. Я бежал от разрывающей на куски боли, но как бы быстро ни двигались мои ноги, я не мог отделаться от нее. Дорогу мне преградила река, черная и бурная в темноте, наступившей раньше времени из-за грозы. Я сел на мокрый песок и зарыдал. Выплакав все слезы, я поднял лицо к небу, в котором все еще сверкали молнии, и выругался:

– Ты сволочь.

Мне не было необходимости произносить его имя. Он знал.

К тому времени как сестра Ив нашла меня, гроза закончилась, по крайней мере худшая ее часть. Дождь еще шел, и сестра Ив, как и я, промокла насквозь. Волосы мокрыми прядями облепили лицо, вода стекала по бровям, носу и подбородку. Она села рядом со мной и молчала, пока я наконец не произнес:

– Вы должны были исцелить его.

– Я не могла, Оди.

– Он был прав насчет вас. Вы обманщица.

– Я всегда говорила тебе только правду. Разве я говорила, что исцелю твоего брата? – Она посмотрела в небо, которое как будто проливало слезы на ее лицо. – Я поняла, что не смогу исцелить его, как только взяла за руку.

По путям над рекой проехал поезд, и от тяжести и грохота вагонов песок подо мной задрожал, а удаляющийся паровозный гудок был похож на печальный вой страдающего зверя.

Когда все снова стихло, сестра Ив сказала:

– Ты считаешь, что потерял все. Я понимаю. Я понимаю, что сейчас тебя окружает тьма. Но даже в самую темную ночь Бог дарит свет. Возьми мою руку и пойдем. Тебе надо кое-что увидеть.

У меня не было сил сопротивляться. Я встал, вложил свою руку в ее и, как зомби, позволил увести себя. Мы прошли по сырому лугу, на котором не было машин, за исключением грузовиков «Исцеляющего крестового похода “Меч Гидеона”», мимо палаточного лагеря, где Уискер исполнял сверхпечальную версию «Я в тоске?». Мы поднялись по холму в Нью-Бремен, пересекли пустую площадь и наконец подошли к дому, из которого я убежал от смерти. Я остановился, отнял свою руку и так и стоял под дождем, не шевелясь.

– Я не могу туда войти.

– Оди, я понимаю. Но ты должен.

Я не был готов увидеть Альберта в последний раз. Не был готов попрощаться.

– Я не могу.

Она протянула руку, и в ее ладони собрался дождь.

– Доверься мне.

Она завела меня в дом, провела по коридору в маленькую комнату. Внутри были Эмми с Мозом, Сид и молодой доктор Пфейфер, стоявший у смертного одра Альберта, загораживая от меня бледное, безжизненное лицо брата. Доктор услышал, как мы вошли, повернулся и сделал шаг назад.

Альберт лежал так же, как когда я убежал, голова на подушке, глаза закрыты. Сестра Ив отпустила мою руку, и я подумал, что, наверное, должен подойти к брату и… и что? Как прощаться, когда сердце говорит, что это ужасно неправильно? Как отпустить, когда все внутри кричит держать?

Мне так и не пришлось это выяснить. Потому что в следующее мгновение Альберт открыл глаза, повернул голову ко мне и сказал:

– Привет, Оди.

Моз показал мне: «Доктор все повторяет, что не может понять, что сохранило жизнь Альберту. Должен был умереть. Говорит, это было чудо. Единственное объяснение».

Был поздний вечер, гроза давно прошла, дождь кончился, доктора Пфейфер и Пфейфер и Сэмми ушли спать, Сид вернулся в гостиницу, и только я, Моз, Эмми и сестра Ив остались присматривать за Альбертом. Машина из больницы Уиноны прибыла почти сразу после моего побега, и ему ввели противоядие. Его нога была по-прежнему черной, но уже не такой, как раньше. Часть мышечной ткани пострадала, отчего он будет прихрамывать всю оставшуюся жизнь. Он был все еще слаб, а дыхание оставалось немного хриплым, но он не умер. Он просто спал, крепко и спокойно.