Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Признаюсь, исполнял я свою работу с превеликим (и тщательно скрываемым) страхом и стыдом. Особенно тяжело давались ежемесячные осмотры, когда девушки раздевались донага и я должен был прикасаться к ним, заглядывать Бог знает куда и при этом сохранять на лице серьезность, даже строгость. „Ты какой-то порченный, доктор, — говорил мне капитан, командовавший женской авторотой. — Парень ты молодой, неженатый и диван у тебя в санчасти есть, а ты от девок наших нос воротишь”. Незадолго перед тем прочитал я новеллы Стефана Цвейга. „Амок” и „Двадцать четыре часа из жизни женщины” подействовали на 22-летнего девственника в офицерском мундире как удар молота. Я был готов для любви, переполнен любовным томлением, но, увы, девы батальона аэродромного обслуживания не походили на мои женские идеалы. Обилие грудей, бедер, ягодиц, которые мне приходилось осматривать, вместо того, чтобы возбуждать, подавляло меня. „Чистоплюй” — презрительно окрестили меня коллеги. И были правы. „Чистоплюйство”, или что-то вроде того, непреодолимо стояло между мной и прекрасным полом. Отрицательные эмоции возникали по каждому поводу. От рождения наделен я обостренным обонянием, а наши тяжело работающие девушки купались в бане только раз в десять дней. В довершение бед, юные пациентки, нисколько не смущаясь своего столь же юного доктора, рассказывали мне о самых интимных подробностях своей жизни. И в том числе о жизни половой.

Девушек-солдат расселяли в землянках-казармах повзводно. Если партнер также оказывался солдатом, то никакого приюта для интимных встреч у такой пары не было. В избу крестьянки их не пускали. Оставался выбор между гаражом и шалашом. В гараже, а точнее под навесом, где стояли военные грузовики, можно было забраться в кузов или даже в кабину машины. Но возникала опасность нарваться на командира или на другую такую же бездомную пару. В шалаше, за селом, построенном деревенскими детьми, было безопаснее, но земля осенью больно уж холодна. После „шалашных” встреч у нас в санчасти то и дело появлялись фигуры, скрюченные радикулитом. Расплата за любовь была непомерно высока. „Говори честно, где подхватила ракулит? В шалаше? — выговаривал девушкам добряк старый доктор. — Эх, ты, шалашовка…”

Сравнительно снисходительное отношение к фронтовой любви возникло в армии лишь с начала 1943 года. До этого любовники подвергались самым строгим наказаниям. Пойманных на месте преступления арестовывали, а затем рассылали по разным частям, как можно дальше друг от друга. Особенно строго взыскивали за „моральное разложение” с офицеров. Случалось, их даже разжалывали в рядовые или снижали воинское звание. Но незадолго перед тем, как я приехал в часть, весной 1943 года, у фронтовых романов нашелся защитник. Из дивизии в дивизию, с фронта на фронт передавали кем-то слышанные слова самого Сталина: „Что плохого, если боевой командир спит в женщиной. Пусть спит. Это нормально. Ненормально, когда мужчина спит с мужчиной”. Никакого официального разъяснения за этими словами Главнокомандующего не последовало. И я думаю, что сталинская „защита любви” — есть не более чем миф. Просто, после двух лет войны в Политуправлении советской армии, куда сходились все нити наблюдения за политическим и моральным состоянием шестимиллионной массы фронтовиков, заметили, что давление сексуального пара поднялось до слишком высокой отметки. Решено было часть „пара” выпустить: дать офицерам право находить себе подруг; да и солдат, буде не нарушают они во всем остальном армейской дисциплины, за „любовные шашни” не преследовать.

Армия как в ее мужской, так и женской части, приняла эти послабления с радостью. В начале войны девушек, вступавших в интимные отношения с командирами, армейская общественность не щадила. Их не называли иначе как ППЖ — полевыми передвижными женами (по созвучию с названием автоматов советской конструкции ППШ и ППД). Теперь же, в 1943, за этими дамами закрепилось значительно более уважительное наименование — „боевые подруги”. Чем выше чином у такой „подруги” был покровитель, тем выше ценила ее армейская общественность. „Боевой подруге” не надо было искать пристанища для любовных игр в гараже или шалаше. На ночь, из землянки в деревню, на квартиру покровителя ее теперь отпускали на законном основании. А подруги командира батальона или полка и вовсе стали большими хозяйками в части. Подчиненные их любовников делали им подарки, у „мадам” были свои любимцы и опальные, через нее вершилась большая и малая внутриполковая политика. Одна из таких „боевых подруг”, очень крупных габаритов штабная машинистка, услаждавшая командира нашей авиационной дивизии, вообще превратилась в самодержавную королеву. Ее побаивались даже воздушные ассы, майоры и подполковники. Когда она рожала (это было уже в Германии в апреле 1945 года), к ее постели были собраны все медицинские светила из окрестных военных госпиталей. Впрочем, для большинства девушек беременность на фронте означала нечто совсем иное…

На фронте и прифронтовой полосе каждое подразделение имело для телефонной связи свое кодовое наименование. В 1943—44 годах в качестве таких кодов в нашем батальоне использовали имена сибирских рек: Лена, Обь, Енисей. Покрутив рукоятку полевого телефона, мы слышали женский голос: „Лена слушает”. Из-за этого всех телефонисток у нас звали Леночками. Однажды во время ночного дежурства в санчасти мне позвонила одна из таких Леночек и попросила назначить ей конфиденциальное свидание. Ей надо было сообщить доктору нечто очень важное, не терпящее отлагательств. Я сразу понял, что речь пойдет о событиях романтических. И не ошибся.

Маленькая, розовая от волнения толстушка-телефонистка прибежала в избу, где находилась санчасть, вскоре после полуночи: у нее только что кончилась смена. Удивительно, как быстро они толстели в армии, эти крестьянские девочки, дома у себя никогда не евшие вдоволь хлеба. Грубая солдатская одежда еще более подчеркивала полноту их ног, плеч, груди. Леночка (теперь я уже не помню ее настоящего имени) немного помялась, потом вытерла вспотевшие ладошки платочком, набралась духу и рассказала одну из тех историй, каких и до и после слыхивал я немало. На аэродроме познакомилась она с летчиком Васей. Они встречаются. Вася любит ее, она любит его. Вася обещал, если его не убьют, после войны непременно на ней жениться. Конечно, она деревенская, а он городской, но это ничего — главное любовь. Сначала она не хотела допустить его дальше поцелуев, но Вася проявил настойчивость и вот теперь Леночка беременна. На третьем месяце. Вася требует, чтобы она сделала аборт, потому что на войне — какие же могут быть дети… Если сделать аборт, он не возражает и дальше продолжать отношения. Он ведь ее любит. Так что большая просьба к доктору помочь ей избавиться от ребенка.