Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Но, может быть, самая удивительная часть Указа 1944 года состояла в том, что одинокую мать, по нищете своей желающую избавиться от плода неудавшейся любви, советский закон признавал преступницей. В Уголовный кодекс РСФСР была введена специальная статья 140-6, объявляющая „само-аборт” уголовно наказуемым. Несчастная, обманутая и брошенная женщина должна была еще по суду отвечать за сталинские демографические планы.

Но вот ребенок родился. Как правило, нищета сопровождала жизнь всех этих „сталинских крестников” или „полтинников”. Вместо четвертой или третьей части зарплаты отца, государство учредило одинокой матери помощь в сумме 50 рублей. Когда масштаб денег изменился, месячная государственная помощь на прокормление одного ребенка выразилась в сумме 5 рублей. За двоих платили 7.50. Так „сталинская забота” столкнула сексуальные интересы мужчин и женщин. Мужчина для своих вожделений получил полный простор, запуганная „последствиями” женщина, наоборот, становится все более запуганной, скованной в сексуальных отношениях. Ведь все последствия ложатся только на нее: до самой средины 50-х годов аборт остается под запретом и для замужних и для незамужних.

Сталинский закон, который лишил женщину права обращаться в суд для установления отцовства, лишил ее права требовать от отца ребенка материальную помощь, аморален даже по советским стандартам. Конечно, при Сталине и в первые годы после его смерти, в средине 50-х годов, никто не смел на это обратить внимание. Более того, находились юристы, готовые поддержать сталинский произвол публично. Уже в 1955 году ученый-правовед Г. Свердлов выпустил книгу, в которой доказывал, что Указ от 8 июля 1944 года „способствовал укреплению советской семьи” и что матери-одиночки должны быть благодарны государству за заботу о них [43] Свердлов Г. М. „Охрана интересов детей в советском семейном и гражданском праве”. М., Издательство Академии наук СССР, 1955, с. 29. . Другая ученая дама, некая М. Карева, в сборнике, выпущенном Ленинградским Университетом в 1957 году, писала: „Можно говорить о благотворном влиянии норм Указа от 8 июля 1944 года на укрепление этики социалистического общества, укреплении советской семьи” [44] Сорок лет советского права. Л., Издательство Ленинградского Университета, 1957. с. 153. .

Только после разоблачений Сталина, которые предпринял Никита Хрущев, в советской научно-юридической литературе стали появляться статьи о „резком ущемлении прав внебрачного ребенка” и о трагическом положении, в которое этот Указ поставил так называемую „мать-одиночку”.

Вернусь к истории телефонистки Леночки. Окрыленная моими обещаниями, она вернулась в казарму и открыла тайну своей беременности подругам. Как будто при этом еще и похвалялась: „Доктор сделает мне аборт и после этого я выйду замуж за Васю-летчика”. Было ли это сказано так или по-другому, но кто-то немедленно донес командиру роты. Тот явился с докладом о чрезвычайном происшествии к командиру батальона. И пошло, поехало… В течение следующих суток на нашем аэродроме сделали посадку несколько самолетов: разбираться с ЧП прилетели из штаба полка и штаба дивизии, прилетели политкомиссары, военные медики и военюристы. Как преступник, готовившийся сделать аборт, я попал под домашний арест. Сначала меня хотели судить, потом решено было снизить в военном звании. Затем выяснилось, что офицерское звание у меня самое низкое, какое только бывает, — младший лейтенант медицинской службы, а как военфельдшер обязан я оставаться офицером. Окончательный приговор гласил, что проштрафившегося медика М. А. Поповского надлежит отправить в штаб фронта для решения судьбы, а телефонистку Леночку демобилизовать немедленно.

Я встретил ее в день своего отъезда на осенней деревенской улице. Что-то показалось мне в ее походке странным. Аккуратистка Леночка шла как-то неровно: шинель нараспашку, воротник гимнастерки расстегнут. Она несла, а точнее волокла по грязи свой фанерный чемодан. Я поздоровался. Она в ответ сделала рукой что-то, очень мало похожее на солдатское приветствие. Вблизи стало ясно: девушка пьяна. „Извините, доктор, — пролепетала она. — С горя я это… Вот еду… Домой”. Я попытался ее утешить, но она опять пьяно взмахнула рукой. „Чего там… Война все спишет…” И поволокла свой чемодан дальше.

Конечно, из миллиона призванных под ружье Леночек далеко не у всех жизнь сложилась так грустно. Рождалась на фронте и подлинная нежность, возникали крепкие семьи. Случалось даже, что жертвами в конечном счете оказывались не женщины-солдатки, а сходившиеся с ними офицеры. Я знал на фронте одну такую семью. Молодая казачка, санинструктор, хищница и хамка, организовала настоящую охоту на командира полка. Грубила и обрезала всем претендентам и только перед немолодым уже интеллигентным подполковником стелилась ковром. Она рассчитала правильно: подполковник сделал ее своей законной женой и вырастил двоих родившихся в этом браке детей. В мирное время бывшая санинструкторша научилась носить зеленые велюровые шляпы с пером, шить платья у дорогого портного и погубила карьеру мужа, донеся на него в годы послевоенного сталинского террора как на скрытого еврея.

Впрочем, и счастливые и несчастные семьи возникали на фронте очень редко. Зато мужчин, желающих, как тогда говорили, „сорвать банк”, и в тылу и на фронте было сколько угодно. Рассчитываться за все эти тыловые и фронтовые „сласти” приходилось женщине-солдатке. Забегая вперед, хочу рассказать два эпизода, памятные мне с весны 1945-го. Я служил тогда в роте связи при штабе авиационной дивизии ПВО. Фронт двигался на запад, двигалась и наша дивизия. В Польше и немецких городках рота занимала здания рядом со штабом. Рота почти целиком состояла из девушек. Они работали на телефонной станции, на телеграфе, поддерживали радиосвязь штаба с аэродромами и самолетами, находящимися в воздухе. Эта напряженная и крайне ответственная работа продолжалась по 10–12 часов кряду. А кроме того, девушки несли караульную службу, дневалили, чистили оружие. Служба отнимала так много сил и времени, что девчонкам некогда было даже выспаться.

При всем том хотелось им и развлечений. Мечтали они, очевидно, о мальчиках-однолетках. Но работа при штабе быстро рассеивала девичьи мечты. Дивизионное начальство — немолодые уже подполковники и майоры — приглашали девушек в свои кабинеты, угощали, спаивали и, пользуясь своим начальственным положением, принуждали к сожительству. После попоек и бессонных ночей связистки дремали у радиоаппаратов и телефонов, делали грубые ошибки в служебных телеграммах. А случалось, что некоторые из них просто исчезали из части на 2–3 суток, не появляясь на дежурство. Прямые командиры этих девушек — лейтенанты — хорошо знали, где пропадают их подчиненные, но ничего не могли сделать. Ведь за спиной каждой „нарушительницы” стояли большие чины: начальник связи дивизии, начальник штаба, начальник политотдела… Развращение шло полным ходом. Наиболее привлекательным барышням их покровители даже выхлопатывали медали. Обычно это была серебряная медаль „За боевые заслуги”, которую солдаты-мужчины язвительно именовали медалью „за половые услуги”.