Давид Гроссман - Будь ножом моим [litres]

Скажи, ты что, ничего не слышала из того, что я тебе говорил?

Этот человек вытворяет со мной такое, чего уже давно никто себе не позволял. Чего я никому не позволяю. Но он же пятилетний ребенок!

Ему почти пять с половиной, и он очень сильный, у него железная воля. А я снял ботинки и рубашку

Не поняла. Что ты сделал?

Чтобы у меня не было никакого преимущества перед ним

Он босой и без рубашки?

Нет, я о том, что на улице холодно. Пусть мы будем на равных, но уступать ему я не намерен

Ты же не можешь продержать его там весь день. Что говорит Майя – то есть твоя жена?

Жены нет. Она сказала «Майя». Она вернется поздно, вечером. Сделай одолжение, забудь на секунду о мотивах и объяснениях, потому что мне уже пора идти на работу, а он и не думает сдаваться

Я вдруг перестала гнаться за ним. Наверное, потому что он уже был слишком далеко, бесконечно далеко. Я вдруг смогла передохнуть и спросить себя, действительно ли я хочу к нему

Кажется, мне наконец-то удалось вывести из себя этого эксперта-педагога, донести до нее, с чем она тут имеет дело

Ты хочешь его проучить или сломать? Я не собиралась кричать, само собой вырвалось

Я вспомнил кое-что и рассмеялся вслух – пусть поймет, о чем я думаю

Детская рубрика Дон Жуана, – подумала я, – как он снова поймал меня в ловушку, даже не замечая, как будто между прочим

Послушай, давай забудем об этом. Я совершил ужасную ошибку, позвонив ей. Вот так взять и сразу облить ее своими помоями. Заткнись, ни слова больше! Да, я правда считаю, что нужно раз и навсегда сломить его упрямство, иначе мы его никогда не воспитаем

Не думаю, что нужно ломать кого-то, чтобы

Нужно, нужно. Замолкни, попытайся хотя бы не выдавать, какое ты дерьмо. Только так дети и учатся. С какой отупелой серьезностью она продолжает со мной препираться и искать справедливости вместо того, чтобы прийти сюда и надавать мне тумаков

Ты сейчас сам ведешь себя как ребенок, Яир. Даже голос его сделался тонким и плаксивым, а я не знала, что делать. Думала, как помочь малышу, и уже поняла, что положение гораздо серьезнее, чем мне представлялось. Вдруг я произнесла его имя – впервые, и так естественно

«Яир» с ударением на последнем слоге, кто еще зовет меня таким учительским тоном. Вот послушай, я даю ему последний шанс, послушай, он плевать на меня хотел

Повисла тишина, и я услышала шаги. Он ступает босыми ногами по полу, подумала я, и вспомнила про «удивительно маленькие ступни» Майи и, конечно, про «слишком узкую опору для двух взрослых и ребенка». Я не понимала, что должна услышать. И тут раздался его высокий, истеричный крик

Если кое-кто хочет попасть в дом, то пусть вежливо постучит в дверь и извинится. Мы его простим и тут же отправим в садик, потому что все его друзья уже давно там

И вновь молчание, а потом он торопливо, полным подозрения голосом, зашептал мне в трубку – комично и немного пугающе

Ты видишь, он не двигается! Не отвечает! Ты бы видела его лицо! Он и не думает сдаваться

Так уступи ему! – закричала я. Потеряла самообладание и закричала

Я ему не уступлю, не собираюсь поддаваться на шантаж! Уступишь один раз – так будет всю жизнь

Кажется, у него истерика. Холодный пот у меня на лбу – я здесь, а они оба там, его жена по дороге в Цфат, и что вообще можно

Мечусь с трубкой из угла в угол, кричу на нее, кричу в стену. Не понимаю, зачем я ей позвонил, за секунду до этого у меня и мысли не было набрать ее номер

Яир, ты меня слышишь? Послушай минутку, очнись и взгляни, что ты с ним делаешь

Это для его же блага, он попросит прощения как миленький. Тогда я его впущу и мы помиримся

Он заболеет

Так пусть заболеет разок, не страшно

Он заболеет, а ты будешь из-за этого переживать

По двадцать раз в год он болеет из-за микробов, а сейчас, наконец, заболеет по уважительной причине. В наши дни от ангины никто не умирает

Ты поступаешь с ним жестоко

Позволь мне, пожалуйста, разобраться в этом по-своему

…и бросил трубку. Я задохнулась от возмущения. Вечно он так со мной, почему я позволяю ему втягивать себя

Я позвонил на работу и сообщил, что немного опаздываю, попросил не начинать собрание без меня, а пока говорил, выглянул в окно и увидел, что он дрожит. Мне кажется, он дрожал. Втянул плечи и переступал с ноги на ногу.

В полнейшем бессилии я опустилась в кресло Амоса. Попыталась прийти в себя, но думала лишь об одном: а вдруг он исчез и больше не вернется, потому что я увидела его испорченность и его позор

Когда я снова выглянул из окна, маленького придурка уже не было под дверью. Он стоял посреди дорожки у ворот, разглядывая какого-то черного жука, опрокинувшегося на спину

Мне нужно немедленно с ним порвать. Но как же ребенок, – подумала я и вдруг ощутила странную слабость. Все поплыло как в тумане, сердце бешено заколотилось – это что-то новенькое. Я вновь и вновь бессмысленно повторяла в голос: ребенок? Ребенок?

Только не смотреть на него, это лишает меня сил в борьбе с ним. Под конец разговора она просто орала на меня

Я глубоко вздохнула и сосредоточилась. Нельзя бросать ребенка на съедение его ярости. И вновь у меня перехватило дыхание на слове «ребенок»

Минуту спустя я возвращаюсь к окну, и что вижу? Высокий старик довольно подозрительной наружности, да еще и в длинном дождевике, стоит рядом с Идо

Я вновь и вновь повторяла: «ребенок». Слово было новым, его незнакомый вкус щекотал мне язык, и каждый раз, произнося его, я чувствовала, что заряжаюсь энергией, становлюсь сильнее. И вдруг одна внезапная мысль сдавила мне горло

А вдруг старик уже успел что-то с ним сделать? Я услышал, как он спросил Идо: «Ты маленький Эйнхорн?», а Идо уставился на него, наверное, уже в полуобмороке от холода

Это невозможно, как, и почему сейчас, когда мысли мои заняты совсем другим

Старик наклонился к нему и спросил, дома ли папа или мама, а Идо продолжал смотреть на него

Подойдя к календарю в кухне, я начала отсчитывать дни. В голову ничего не приходило, слова рассыпались, как разорванные бусы. Сосчитала еще раз, считала на пальцах, получалось одно и то же. Я села и задрожала

Старик спросил, что он делает на улице, но Идо все таращился на него. И я почувствовал, что старик считает его ненормальным

Я встала, чтобы позвонить Амосу, и снова упала в кресло. Сидела, пытаясь понять, что чувствую. Еще ничего не понимала, но во мне зашевелилось маленькое, твердое знание, что я не ошибаюсь

Старик засунул руку в карман и пошарил в нем. Я бросился к двери, распахнул ее и спросил: «В чем дело, уважаемый?»

Успокойся, – сказала я себе. – И тут же все сигналы, которые тело посылало мне в последние недели, внутренняя тревога, перемены в теле, и вкус кофе… Но вот уже несколько месяцев, как я прекратила лечение – быть не может, что после стольких лет страданий и мучений вдруг случилось