Кон Джиён - Суровое испытание

Выслушав Кан Инхо, старуха безучастно уставилась в пустоту, а затем открыла рот:

— Мой единственный сын. Сами видите, в какой он состоянии… А невестка мало того, что родила глухонемую, так еще и сбежала. Когда сын был здоров, мы с ним в районном центре держали лавчонку и как-то сводили концы с концами, но потом он слег, работать некому стало, вот и пришлось перебраться в эту глушь. Жизнь превратилась в сплошное мучение, но в день, когда приехал какой-то молодой человек, рассказал, что приключилось с Юри, и попросил поставить подпись на бумагах, я пожалела, что родилась на белый свет, словно с нечистым духом повстречалась.

Губы старухи с зажатой в них папиросой начали подрагивать. В узких щелочках глаз под нависающими сизоватыми веками рыбьей чешуей блеснули слезинки.

— Как только земля этих подонков носит… — Старуха подолом утерла слезы.

— Простите, что спрашиваю об этом, но не приезжали ли к вам от имени тех, кто причинил Юри зло? Их дело сейчас рассматривается в суде, а если вы подпишете так называемое соглашение, то иск аннулируют. И тогда Юри ничего не останется, кроме как снова вернуться под одну крышу с подонками, которые надругались над ней.

Неожиданно старуха смущенно улыбнулась и пристально посмотрела на Со Юджин:

Они приезжали и сказали так: «Если подпишете, Юри получит хорошее образование, а вам мы дадим деньги на лечение сына».

Предположения Со Юджин оправдались. Неожиданно старуха вновь улыбнулась:

— «Ну что ж, а сколь дадите-то?» — спросила я. «Ну, это, бабуся, сколько вы скажете. Чтобы всей вашей семье много лет безбедно жилось». Так-то. Вот слова этих самых душегубов.

По спине Кан Инхо пробежал холодок. Лицо старухи, когда она говорила, выражало не один лишь гнев. На нем промелькнуло нечто трудноуловимое — отблеск чего-то недостижимого, о чем не приходится и мечтать.

— Вот-вот! Настоящие подлецы! Представляю, как у вас в душе все перевернулось, — попыталась подбодрить старуху Со Юджин.

Кан Инхо перевел взгляд на кукурузное поле, раскинувшееся перед одиноким, заброшенным домиком. Уже подсыхающие желтеющие стебли высились стеной, напоминая призраков солдат разбитой в пуx и прах армии.

Старуха вновь подхватила подол юбки и громко высморкалась.

— С самого детства я пахала на износ, чтобы не протянуть ноги… Посмотрите, во что превратились мои руки. Всю жизнь я билась, чтобы добыть ложку риса. Но что толку? Долги только росли. Эти чертовы болезни одолевают лишь босяков, больничные крысы обирают нас как липку, а болячки остаются. Наша Юри… Знаете, я ведь неученая и ничегошеньки в этой жизни не понимаю, но как подумаю, что ей пришлось пережить, как этой малютке было больно, тоскливо, одиноко и страшно! Так бы взяла этих сволочей и вырвала их срам с корнем. Но какой с того прок? Ну сживут меня, старую развалину, со свету, вот и все дела. Я знаю. Пусть нищая и темная, и сын у меня калека, и внучка увечная, я все понимаю.

Старухиным словам вторили хлопки полиэтилена, перестук камней и рухляди, что кое-как удерживали импровизированную крышу. Рваная пленка полоскалась на ветру, словно истрепанный флаг нищеты.

Кан Инхо вспомнил, что объявили штормовое, а значит, к Минсу они не скоро доберутся. В детстве мама ему говорила: «Побойся небес!» А Со Юджин недавно заметила, что засомневалась в существовании высшей справедливости. И сейчас он был готов с ней согласиться. А что, если и правда нет никаких грозных небес? От этой мысли ему стало страшно.

— Это что же, мне продать свою внучку за лекарства для ее отца? Нормальный человек на это не пойдет. Нельзя так. Но как они сладко пели! Мол, пролитую воду не соберешь, и, чем плакать над разбитым корытом, не лучше ли воспользоваться случаем? Сына моего вылечат в сеульской больнице, Юри поступит в университет. Я им прямо в лицо сказала, что никогда не соглашусь на такое, и они уехали. А у меня их слова… все в ушах звенят — покою не дают… Ну что мне делать? Только подумайте! Слова эти ни сын мой, ни внучка не могут услышать! А они звенят без умолку вот в этих самых ушах, понимаете? А?..

Возвращались они, когда село солнце. Мрак накрыл этот глухой горный район, как орел набрасывается на цыплят. Маленькая машина Со Юджин долго петляла в потемках, прежде чем выбралась на шоссе. Всю дорогу они не проронили ни слова.

Снова наступил день слушаний. Свидетелями со стороны обвинения были заявлены Чон Минсу и Кан Инхо.

Когда после утренних занятий он спустился в учительскую, замигал сотовый. Это была Со Юджин:

— На сегодняшнее заседание Минсу можно не приводить.

Перед глазами опустился черный занавес.

— Но почему? Раз неимущий, значит, все позволено?! Бедняка можно довести до смерти, втоптать в грязь и исковеркать ему жизнь? Если бедный, можно творить произвол? Надругаться над ребенком, а потом посулить денег и предложить мировую? Раз бедный, то лишен и родительских чувств? Чертова нищета — это оправдание всему? Скажи мне, учитель Кан! Выходит, именно поэтому ребята все это время сносили издевательства? И продолжали бы так жить. Боже, боже! Меня просто разрывает от ярости… — всхлипывала в трубке Со Юджин.

Как-то подозрительно. Ведь в нынешней ситуации Минсу был привязан только к делу Пак Бохёна. Почему же вдруг вмешался интернат? Или Пак Бохён, который от безденежья вынужден был довольствоваться никудышным государственным защитником, вдруг чудесным образом нашел средства и заплатил домашним Минсу? Почему только Минсу?..

— Погоди, не реви. Во-первых, мне странно, почему Минсу. Ведь он никак не связан с братьями Ли?

— Мы тоже заподозрили неладное… Видно, есть какая-то связь с гибелью младшего брата Минсу. А иначе зачем им так поспешно вступаться? Что же нам делать, учитель Кан? Если еще и бабушка Юри подпишет соглашение, то всему конец. Ну как же так?

Закончив разговор, Кан Инхо встал у окна. Нищета. Ему не довелось испытать на себе явной, неприкрытой бедности. Его отец — учитель начальных классов — был добросовестным человеком, а мама — простой и бережливой. Пускай он не мог позволить всего, чего хотел, однако голодать ему не приходилось, и унижений особых он тоже не испытал. Неужто бедность так жалка лишь потому, что человеческое достоинство оценивается в несколько купюр и его можно променять на пару кусков хлеба?

Он оглянулся и увидел Минсу. Мальчишка знал, что сегодня ему предстоит выступить свидетелем, и пришел в учительскую к Кан Инхо. Он замялся, увидев за соседним столом учителя Пака. Внезапно Кан Инхо бросило в дрожь: как жестоки люди, включая этого самого Пака, сколько насилия творят над пугливыми, словно оленята, детьми. В следующий миг его накрыло гневом, и он понял, что бессмысленно поедать самого себя: он не виноват во всем этом ужасе, он лишь невольный свидетель.