Рейчел Каск - Транзит

– Я подумал, вы говорите, – сказал он грустно.

Переводчицей была женщина моего возраста, которая жила в Варшаве. Она писала мне на электронную почту, чтобы задать несколько вопросов о тексте: я наблюдала за тем, как она создает свою собственную версию того, что я написала. В письмах она иногда рассказывала мне о своей жизни – она жила одна с маленьким сыном, – а иногда говорила о некоторых отрывках книги так, что я чувствовала, что ее работа вытесняет мою – не в том смысле, что она разрушала написанное мной, но в том, что теперь текст проживала она, а не я. В процессе перевода моя собственность перешла к ней – хорошо это или плохо. Как дом, сказала я.

Павел слушал меня, склонив голову набок, его глаза выражали настороженность. В Польше я сам построил свой дом, сказал он вскоре. Я сделал всё. Сделал полы, двери, крышу. Мои дети, сказал он, спят в кроватях, которые сделал я сам. Он научился ремеслу у отца, продолжил он, который был строителем. Но дома, которые строил его отец, отличались от его дома. Дешевые, сказал он, наморщив свой маленький нос. А его дом находится в лесу, у озера. Красивое место.

Но моему отцу это не хорошо, сказал он.

Я спросила почему, и он хмыкнул, на его губах появилась едва заметная улыбка. Его способ и мой способ – они разные. У этого дома огромные окна, продолжил он, от пола до потолка. Во всех комнатах – даже в ванной – из окон виден лес, так что кажется, что живешь под открытым небом. Он потратил много времени на то, чтобы продумать этот дом и спроектировать его. Он взял все книги по современной архитектуре из местной библиотеки и изучил их. Я бы хотел быть архитектором, добавил он, но… Он смиренно пожал плечами. Особенно его привлек один дом в Америке. Он был почти полностью сделан из стекла. Этот дом вдохновил его на строительство, но он решил, что больше ни разу не посмотрит на его фотографии. Он создал свой проект и построил дом своими руками. Но затем ему пришлось оставить его и переехать в Англию, чтобы найти работу. Он снял комнату в доме с другими незнакомыми ему людьми в районе стадиона Уэмбли. В первую же неделю кто-то проник в его комнату и украл все инструменты. Ему пришлось купить новые, а также более крепкий замок на дверь, который он поставил сам. Его жена и дети всё еще живут в Польше, в доме в лесу. Его жена – учительница.

Он продолжил складывать ремонтную пленку, встряхивая каждый кусок и сворачивая его в аккуратный квадрат. Я сказала, что он, должно быть, скучает по своей семье, и он меланхолично склонил голову. Сначала он ездил обратно так часто, как только возможно, сказал он, но путешествия были такими дорогими и так огорчали его, что он начал задумываться, не лучше ли совсем не приезжать. В последний раз, когда ему пора было возвращаться, дети повисли на нем и плакали. Он умолк, положил руки на живот и немного скривился.

– В этой стране я зарабатываю денег, – сказал он. – Но, может, оно не стоит.

Он всегда работал на отца в семейной компании, но из-за того, как отец отреагировал на его дом, не захотел продолжать.

– Всю мою жизнь, – сказал он, – он критикует. Мою работу, мои идеи критикует, говорит, не нравится, как я разговариваю, даже он критикует мою жену и детей. Но когда критикует мой дом, – Павел поджал губы, – тогда уже всё, достаточно, хватит.

Я спросила, что именно отцу не понравилось в его доме.

Павел опять хмыкнул, переплетая руки перед собой и тихонько раскачиваясь взад-вперед.

Занимаясь проектом, он ни разу не посоветовался с отцом, сказал он, но когда всё было готово, он пригласил его прийти и посмотреть. Они стояли на улице и вместе смотрели на прозрачную коробку. Павел спроектировал дом так, что в некоторых местах можно было видеть сквозь него лес. Его жена и дети были тогда в кухне. Их было видно снаружи: жена готовила обед, а дети сидели за столом и играли. Они с отцом стояли там и смотрели, а потом отец повернулся к Павлу и, намекая на глупость сына, постучал себя по лбу.

– Он сказал: Павел, ты идиот, ты забыл строить стены, все же будут видеть тебя!

После этого он слышал, как его отец говорил людям в городе, что, если они пойдут в лес, они смогут посмотреть на то, как ходит срать его сын.

Потом Павел пытался найти другую работу, но ему не удавалось. Он приехал в Англию и несколько месяцев работал на стройке нового терминала Хитроу, где каждую пятницу его регулярно увольняли, а в понедельник снова нанимали, так как строительная компания не знала, сколько человек им понадобится на следующей неделе. Потом он встретил Тони и теперь занимается ремонтом. Незадолго до ухода из Хитроу он работал в зоне прилета: терминал уже открылся, и он целыми днями наблюдал за тем, как через двери потоками выходили люди. Он много раз говорил себе прекратить, но всё равно каждый раз смотрел, представляя, что сейчас увидит свою семью; иногда он будто различал их лица в толпе и слышал голоса, говорившие по-польски, обрывки разговоров. Час за часом он наблюдал сцены воссоединения – люди встречали своих любимых. Это затягивало, и когда он приходил домой, его комната казалась ему еще более холодной, мрачной и одинокой. Быть здесь, сказал он, в доме, полном книг, намного лучше: он собирался спросить, не буду ли я возражать, если он возьмет что-то почитать, чтобы улучшить свой английский. С его уровнем непросто завязать беседу: это самый долгий его разговор за последние несколько недель. Проблема в том, что его мысли сильно опережают его языковые возможности. И всё-таки он знает, что, когда начинает говорить, всё сразу становится лучше: как-то он ехал в автобусе и попал в пробку, а рядом сидела девочка, которая заговорила с ним, и примерно через час они общались уже очень доверительно, так, как он давно ни с кем не беседовал с тех пор, как был последний раз дома и разговаривал с женой. Она сказала ему, что он очень скрытный.

– Ничего из меня не вытягиваешь, – сказал он, стыдливо улыбаясь.

Он хотел сказать, добавил он, чтобы я закрывала на ночь окна: как-то он приехал рано утром и увидел, что окно открыто. Он также спросил, может ли поставить мне на дверь цепочку, чтобы было безопаснее, когда я дома одна. Он сказал, чтобы я соглашалась; это займет пять минут.

Я услышала, как внизу звонит телефон, извинилась и спустилась вниз, чтобы ответить на звонок. Это был мой сын – он сказал, что потерял ключ от папиного дома и не может зайти. Он сказал, что стоит на ступеньках, что на улице холодно, а дома никого нет. Он начал плакать, сильно и безутешно. Я стояла и слушала его всхлипы, будто парализованная. Я вспомнила, как раньше, когда он плакал, я обнимала его. Теперь оставался только звук. Потом он внезапно перестал плакать и выкрикнул имя брата. Всё в порядке, сказал он мне в телефон. Не беспокойся, всё в порядке. Он сказал, что видит брата на дороге. Я услышала их возню и смех: они встретились. Я пыталась что-то сказать, но ему надо было идти. Пока, сказал он.