Наталья Осис - Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Мы с Петькой возвращаемся из детского сада. Как всегда, останавливаемся на пьяцца делла Нунциата — площади Благовещения, где Петька изо дня в день торчит по часу, съезжая по перилам на попе, на брюхе, вниз и вверх головой. Перила широкие, заканчиваются пологим участком, свалиться с них почти невозможно — поэтому, пока он исполняет свой мальчишеский долг, я спокойно жду и смотрю по сторонам.

На этой лестнице всегда сидит несколько человек, занятых тем же, что и я… Нет-нет, они совсем не бездельники. Просто здесь, как у памятника Пушкину в Москве, назначаются встречи, выходящие из Университета студенты обмениваются конспектами, туристы закусывают, старушки идут в церковь, нищие… черт его знает, что здесь делают нищие, но денег не просят — это точно. Тот, который сидит на порожках Нунциаты, либо призывает меня следить за ребенком («Синьора! Эти ступени — каменные! Если bello упадет, то может разбиться»), либо — если я не попадаюсь ему на глаза (а я уже поумнела и теперь прячусь за колонной) — дает всякие советы прохожим. Когда на него перестают обращать внимание, он кричит: «Синьоры! Синьоры! Вы что-то потеряли!» Человек пять оборачиваются. «Улыбку!» — вопит он, и закатывается в беззвучном хохоте. Мне нравится думать, что у него есть семья, дом, куча денег, дети ездят на «альфа-ромео», а внуков отдали в немецкий детский сад, и такая тоска дома наступила, что приходится отправляться на Нунциату и развлекаться…

Сегодня мы застали следующую картину: милая полицейская барышня (дорожная служба) беседует у обочины с дамой лет сорока и молодым человеком лет шестнадцати, а по соседству скучают два скутера.

«Accidente», — подумала я, по инерции переводя на итальянский знакомое со школы английское «road accident». Маленькое дорожное происшествие. Сейчас выпишут штраф, и милая барышня в синей форме и белой каске пойдет дальше махать палочкой, а эти двое разъедутся на своих скутерах.

Но не тут-то было. Прибыл второй инспектор дорожного движения, через пять минут подъехал третий, и каждый раз участники ДТП повторяли свой рассказ, и каждый раз всё более эмоционально. Прибыл четвертый и стал с важным видом выслушивать всех пятерых — то есть двух участников и трех постовых, двое из которых, очевидно, ничего не видели и видеть не могли, но, несомненно, имели свое мнение.

Видимо, мнение это склоняется в пользу синьоры, потому что мальчишка совсем уж разгорячился и стал кричать. Но понять, что́ там у них произошло, невозможно: всё, что орет — выпучив глаза и порываясь куда-то бежать — мальчишка, в сухом остатке сводится к тому, что после сорока надо ложиться и умирать, а не на скутерах ездить, и еще к тому, что Ева была путана.

Хорошо одетая дама, которая вовсе и не собиралась ложиться и умирать, а, очевидно, собиралась и дальше ездить на скутере (такие же распущенные особы, как Ева, и вовсе не имеют к ней никакого отношения), пихает его в грудь или тянет за свитер — в зависимости от направления, в котором он рвется.

Зрителей собралось уже человек десять — пятнадцать, и, натурально, у них тоже есть свое мнение по поводу происшествия. И, взяв ближайшего полицейского за пуговицу, это мнение непременно следует изложить — непринужденно, но веско.

На всей Нунциате осталось всего два человека, равнодушных к происшествию, — Петя и нищий. Петя катается, нищий за ним следит и поучает, — их общение всегда сводится к тому, что нищий комментирует Петины действия на генуэзском (ничего общего с итальянским), а Петя не обращает на поучения никакого внимания.

(По-моему, это вообще основная модель общения детей со взрослыми: взрослые поучают, а дети знай себе катаются и даже саночки не возят.)

Наконец, Петька устал; нищий возвращается на свою лавочку. (Наверху лестницы, под портиком, стоят две мраморные скамьи с львиными лапами, и когда нищий, завернувшись в какую-то попону, возлежит на этом мраморном шедевре, — кажется, что он там с римских времен лежит.)

А Петя, спустившись вниз, живо интересуется происходящим: «Мама, а что случилось?» И, без паузы, у полицейского: «Ma che cosa è successo?»

Полицейский, посмотрев на нас внимательно, с достоинством произносит: «Ничего особенного. Вам, синьора, и тебе, bello, не о чем беспокоиться».

Так мы ничего и не узнали, кроме поучительной истории о том, как важно иметь свое мнение.

Итальянцев очень сложно не любить. Они помогают тебе учить язык, выбирать овощи, находить дорогу. Они улыбаются тебе на улице и кстати и некстати говорят «чао». Они смотрят на тебя, приехавшего в эту чудесную, бесконечно любимую ими страну, — и заранее радуются: как же тебе будет хорошо!

Они представляют себе, как ты пьешь по утрам их ароматный кофе и заводишь глаза от наслаждения… А ты вместо этого варишь себе яйцо или делаешь бутерброд с сыром. Потом они представляют, как ты побежишь в полдвенадцатого в самый правильный ресторан и закажешь местную разновидность пасты — например, с песто. И улыбаются, воображая, как ты наконец-то попробуешь настоящий песто — после всех ужасных подделок, которые ты ел в неправильных местах, — и вознесешь хвалу небесам… А вместо этого ты заказываешь венецианское или неаполитанское блюдо (они качают головами и цокают языками), или того хуже — вовсе пропускаешь время обеда, потому что у тебя совершенно другие приоритеты: музей, или работа, или просто прогулка (ужас, ужас, как можно!), и уже не попадаешь в ресторан (да, они открыты только на время обеда; после трех можно рассчитывать разве что на бутерброд в кафе — но уже никак не в компании итальянцев).

Русскому человеку нелегко с ходу принять правила игры и встроиться в ритм местной жизни, но нужно просто понимать специфику гастрономических привычек итальянцев.

Во-первых, у нас традиционно разный завтрак. Мы едим сырники, яйца, оладушки, творог, бутерброды, кашу. А они — малюсенькую чашку кофе и печенье. К часу дня они просто умирают от голода.

Во-вторых, итальянцы привыкли к мысли, что есть надо по часам. Считают это правильным — попробуйте с ними поспорить! — и всерьез настроены научить хорошему режиму кого угодно. Поэтому места с горячей едой открыты только с часу до двух, а потом — уже с семи-восьми вечера и до ночи. Всё остальное — это перекус. Не годится и за еду не считается.

В-третьих, каждый регион гордится своей собственной едой. Если вы приедете в Венецию и закажете там пасту с песто просто потому, что вы это наивно любите, на вас посмотрят плохо. Всем же понятно, что в Венеции не умеют делать песто так, как в Генуе. Зато умеют делать другие удивительные вещи. Венецианские.