Наталья Осис - Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Внутри домов на полах — мозаика, на стенах — фрески. Мебель старинная? Эта — нет! Это новая, девятнадцатого века. А старое вот тут: восемнадцатый и семнадцатый.

До виноградников от Веццано десять минут хода. Густой лес, темная зелень, там и сям среди зелени видны морены — гигантские древние камни, оставленные ледником. Он сползал здесь, облизывал горы своим языком, и какие-то крошки повыпадали. Я всё ждала, что сейчас из-за валуна выйдет волк, и скажет человечьим голосом… но нет, не вышел. Зато пробежала нам навстречу какая-то пигалица в красной бейсболке, что-то мелодично пропела Сильвии, сделала книксен и убежала.

Виноградники вокруг Веццано оказались похожи на русские огороды в пригородах. Небольшие площади, которые обрабатываются явно только по выходным: сельским хозяйством серьезно в Лигурии уже мало кто занимается. Но литров сто-двести каждая семья за год вырабатывает (свое-то лучше, чем покупное!). Родители Сильвии — руководитель крупной компании и госслужащая среднего звена — с непонятной мне робостью посматривали на молодого человека Сильвии по имени Марко; было видно, что им неловко за свой виноградник и непрофессиональный к нему подход. Постепенно я стала понимать, в чем дело. Марко родился и вырос в Пьемонте, в той его части, где делают знаменитые на всю Италию вина: Barolo, Dolcetto, Barbera, Freisa. А здесь и лоза не знаменитая, и сами виноградари — дилетанты…

Но мы работали серьезно: целый день, вполне достаточно, чтобы почувствовать себя итальянскими крестьянами, — срезали виноград, складывали его в пластиковые бадейки, приминали руками, чтобы больше влезло. Даже как-то страшно было сначала: виноград — и вдруг уминать, как хлебный мякиш.

Бадейки оттаскивали к большим чанам — тоже пластиковым. Я, признаться, была разочарована… Ну что это? А где корзины из ивовых прутьев? А где… ну, ладно, не знаю, из чего должны быть чаны, — но не из пластика же?.. Правда, когда я в первый раз ехала в русскую деревню, я там тоже надеялась с коромыслом по воду ходить. Кто бы мне его хоть показал, это коромысло…

Виноград тоже давно отжимают по всем правилам науки, но чтобы сбор урожая оставался праздником, небольшую часть винограда и мнут, и жмут, и носят — по старинке. Так нам достался кусочек исторической вендеммии — мы плясали в гигантской бочке с виноградом, участвовали в костюмированном шествии, сидели вместе со всеми жителями Веццано за длинными деревянными столами, выставленными прямо на улицах. Весь городок украшен свечами и гроздьями винограда (и его можно есть), мягкие сумерки наплывают с гор, дует нежный ветер с моря…

Я знаю про вендеммию только из «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси — там это была «La Vendimia», сбор винограда: копия фрески Гойи. Я часто думаю, что некоторые фильмы и книги рождаются из одной только картинки, из одного ощущения, иногда даже из запаха. Здесь, в этом богом забытом итальянском местечке, есть всё то, о чем мечтали в своих тенистых усадьбах английские персонажи Голсуорси.

Если еще где-то осталась самая простая, крестьянская, буколическая жизнь, — то она именно здесь. Среди людей, собирающих виноград, среди этих каменных мостовых и островерхих крыш, корзин и пластиковых чанов, простых стаканов, в которые льется вино, свечей в глиняных плошках и кошек, сидящих на ступеньках. Праздник большой законченной работы, конец лета, которым надо насладиться, прежде чем наступят хмурые осенние рассветы и длинные зимние вечера. Отдохновение от трудов. Передышка в тяжелом пути.

Я смотрю вокруг — и мне кажется, что в этом маленьком спектакле, который играют сами для себя банковские служащие и школьные учителя, на один день ставшие сегодня крестьянами come una volta [9] Как когда-то (итал.). , есть всё то же самое, что и у Гойи: прелестная театральность, никак не отменяющая ни тяжелый труд до, ни давящую монотонность после. Весь поздний Гойя, весь его страстный трагизм просвечивает сквозь манерную позу девушки с виноградной гроздью. Хотя может быть так, что я смотрю на эту простую жизнь через призму мрачноватого северного сознания — и, вслед за Голсуорси, придумываю историю. Может быть, на самом деле эти люди умеют жить просто, сегодняшним днем, и видеть только то, что видно?

Мимо дома нашей подружки идет по улице мальчик — весь в татуировках и колечках, штаны с попы сползают, на отдельных участках головы волосы выбриты, а на других — наоборот, отращены и покрашены. В зеленый. Типичный возмутитель спокойствия.

Родители Сильвии, заметив его, радостно окликают:

— Чао, Джованни!

На что вообще-то хулиган очень вежливо отвечает:

— Здравствуйте, синьоры. Я иду на праздник. Мы виноград уже весь собрали, целый день работали. А вы?

— А мы вот только привезли!

— А мы уже и отжали! Хорошего вам вечера!

— Тебе тоже!

Со страшным ревом скатывает с горки скутер и тормозит перед Петькой, который старательно выковыривает брусчатку из мостовой, — называется она на генуэзском диалекте поэтически: «crêüza» (крёза). Со скутера ссыпается мальчик лет одиннадцати, следом за ним спешит папа, который дал ребенку на скутере покататься (разрешено только с 14 лет), рядом — участок карабинеров, и парочка этих самых карабинеров стоит у дверей и любуется небом — на небе расцветает гигантским алым цветком закат, и он, безусловно, гораздо интереснее, чем вождение скутера без прав.

— Чао, Паоло! Видал, какой закат?

— Храсота! — отвечает с сильным тосканским акцентом отец юного нарушителя ПДД.

Карабинеры дразнятся:

— Выпьем хоха-холы?

Тосканец Паоло закатывает глаза, карабинеры валятся друг на друга от хохота. Да, они пошутили.

Считается, что тосканцы до сих пор говорят на языке Данте. «Божественную комедию» им легче понимать, чем другим итальянцам; но произносят они свои божественные тосканские слова очень своеобразно. Первое, что замечаешь в их речи, — это отсутствие звука «к». Они заменяют его на «х». Отсюда и дразнилка про кока-колу — в тосканском произношении она получается «хоха-хола».

Не приспособлен язык Данте к кока-коле.

Мальчик разрешил Петьке посидеть на скутере. Петька счастлив и что-то взахлеб рассказывает.

Карабинеры болтают с папой мальчика. Дует ветер с моря. Звонят колокола. Из дома выносят корзины с виноградом.

Всё непривычное кажется странным. Оно может вызывать интерес — и тогда это называется любопытством. Оно может вызывать неприятие — и тогда это называется осуждением. Как удовлетворить свое любопытство и не показать своего неприятия?

Всё чаще чувствую себя Алисой в Стране чудес:

«— Вы удовлетворите мое детское любопытство, и я сразу улечу!