Наталья Осис - Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

— Может, у вас просто завышенные стандарты? — спросил он.

— Может быть, — согласилась я. — Но опера уже никогда не будет для меня прежней.

Теперь я буду завидовать остаток жизни всем, кто не знает итальянского языка и любит оперу, — они смогут жить с ощущением, что прекрасные итальянские слова художественно соответствуют музыке. А я — уже нет.

Ну что ж, во многая знания многия печали.

На выходе столкнулись со смешным дядькой, которому очень хотелось поговорить. По виду он был типичным генуэзским borghese (это скорее обыватель, чем буржуа), но оказался музыкантом (бывает же такое!). Он поймал нас за рукав, чтобы рассказать историю о том, как он кормил ужином Вишневскую и Ростроповича.

Начало истории я поняла с пятого на десятое — у меня в руках, как рыба, бился Петька, которому не терпелось куда-то бежать, и мне приходилось его сдерживать. Я пропустила длинные объяснения, почему Разговорчивый Дядька болтал на репетиции у Ростроповича. Впрочем, и так было понятно, что рот у него закрывается только тромбоном. Ростропович сделал ему замечание, на что Разговорчивый Дядька с достоинством объяснил, что говорил о музыке. Ростропович удивился и сказал: «О! А я думал — о политике!» (последовал длинный экскурс в политику тех дней), — но после репетиции они разговорились (бедный Ростропович!), и Разговорчивый Дядька предложил Ростроповичу вместе выпить. «Согласен, — сказал Ростропович, — но только у вас дома. За ужином. Мы приедем с галлиной, — прибавил он, замахав руками как крыльями („gallina“ по-итальянски — „курица-несушка“, что, видимо, Ростроповича страшно забавляло), — будем есть у вас песто».

На следующий день вся семья Разговорчивого Дядьки прочесывала Геную в поисках самого лучшего базилика («Еще бы, — понимающе кивнул Сандро, — самый важный песто в жизни!»), протирала бокалы и наглаживала старинные скатерти и салфетки.

— Ах, какое у Ростроповича чувство юмора! Maria Vergine! А что он говорил о политике! Боже-боже, как я жалею, что не записывал! А об оперных театрах мира! Нет, положительно, он просто ходячий анекдот!

— Почему-то Gallina была не особенно entusiasta, держалась очень сдержанно. За ужином ее больше всего привлекала наша скатерть — мы специально постелили фамильную скатерть, всю в старинной вышивке — такую умели делать только монахини-кармелитки. Но только те, настоящие, босые кармелитки (carmelitane scalze)! Вот, кстати, как перестали они ходить разутыми — так и разучились вышивать; ну что ты будешь делать? Но когда Gallina увлеклась разглядыванием этой вышивки, у нас от сердца отлегло — наконец-то ей хоть что-то понравилось!

— И песто, grazie al cielo [13] Хвала небесам ( итал .). , вышел на славу! Мы, конечно, не поленились, базилик растирали вручную, в каменной ступке — всё как положено… Так что ужин удался. Меня потом спрашивали: «Что ты такого сделал, чтобы понравиться Ростроповичу и Вишневской?» А я скромно отвечал: «Я просто приготовил хороший песто и постелил красивую скатерть».

Очень меня муж мой Сашенька поразил, когда, отпив однажды из бутылки вина, вознегодовал, закупорил бутылку и пошел жаловаться на производителя в специальное отделение полиции по борьбе с подделками вин и других продуктов категорий D.O.C. и D.O.P. — «nucleo antisofisticazione».

Но какова семантика!

«Sofistica» — это же софистика («Я не буду спорить с тобой, старый софист!»).

Антисофистика — это буквальное название подразделения полиции, в которое можно обратиться, если тебе кажется, что качество вина не соответствует написанному на этикетке. Сознательных граждан, обеспокоенных судьбой отечественного виноделия, там благодарят, жмут им руку, а с несознательными виноделами действительно разбираются. В случае серьезных нарушений штраф может оказаться таким, что его будут еще три поколения выплачивать.

Я долго пыталась себе представить работу этого отделения. И представилось мне так:

— Здравствуйте, товарищи, у вас тут борются с подменой смысла, со скверной бабой софистикой? Ну так вот. Написано: «Овада, южный склон, урожай 2001 года»! А я так думаю, что это был северный склон, и по поводу года у меня сомнения: наверняка это 2002-й, который, как вам известно, был неудачен во всех отношениях…

Разобраться надо, товарищи!

И товарищи разбираются… Какая идея, а! Вот бы такую группу антисофистов да в Россию!

— У меня, товарищи…

— Тамбовский волк тебе товарищ!

— У меня, господа…

— Господа все в Париже!

— Граждане, у меня голова болит после вчерашнего.

— Ну так бы сразу и говорил!

— Да и говорить-то не могу!

— Видали, а? «Говорить не могу», а сам тут уже полчаса языком чешет!

— Так водка-то паленая…

— Была бы паленая, так ты бы сейчас не ходил и не стоял, иди-ка ты лучше опохмелись!

— Так вдруг она опять?

— Ну, будет «опять» — к нам придешь, только бутылку не забудь! Тогда и разберемся!

А еще бы такую группу в театр («Что-то мне кажется, что это был не совсем Шекспир, точнее, это был совсем не Шекспир!»), в кинематограф («Здесь в аннотации сказано — „легкая эротика“, а по-моему, это было тяжелое порно!»), в книгоиздательство («Здесь сказано „с иллюстрациями“, так это, того, не иллюстрации, это издевательство какое-то!..»).

А антисофисты разбирались бы себе, разбирались…

У каждого ветра есть свое имя и свой характер. Но когда задувает сирокко, на всём побережье Лигурии происходит нечто странное. На генуэзском диалекте это называется — «макайя» [14] Macaia, или maccaja, — термин, обозначающий специфические метеорологические условия, которые создаются на всем побережье Генуэзского залива при ветре сирокко; входит в профессиональные языки мореходства и метеорологии. Со временем macaia приобрело также переносное значение как пасмурного и меланхолического состояния души. .

Произносится это загадочное слово с той же интонацией, что в фильме «Формула любви»: «Амор! И глазищами так — ух!» Вот и здесь была неделю та же картина:

— Что-то мне сегодня неможется… (грустно, томно, давление скачет, сердце покалывает)

— Макайя! — восклицает собеседник, и глазищами так — ух!

Я-то, признаться, думала, что это восклицание такое — вроде «аччиденти», и не обращала особого внимания; только недоумевала, что за эпидемия поразила город — всем неможется, все томятся, все жалуются, доверительно заглядывая в глаза зеленщику, почтальону или священнику (встретив на улице священника своего прихода — а они вечно попадаются навстречу, кстати и некстати, — принято сказать хотя бы пару слов), чтобы в ответ услышать загадочное слово «макайя», удовлетвориться таким ответом, обменяться понимающими взглядами и разойтись по своим делам. Я, конечно, и раньше знала, что генуэзцы любят пожаловаться, но обычно виновники всех бед находятся незамедлительно: правительство, карабинеры, коммунисты, дворники, мэрия, футбольные тренеры, католическая церковь — выбирай не хочу. А тут — макайя! Вот поди ж ты!