Наталья Осис - Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

— Всё мне теперь понятно стало, — злобно шипел мне на ухо мой муж уже поздней ночью. — И про «Трех сестер» я теперь всё понял, и про «Вишневый сад», и про революции эти ваши, когда у вас прачки и матросы бегали в 17-м году, а вы внимания не обратили. Вы закатами любовались! А ваш вишневый сад между тем продавали!

— Ой, Сашенька, послушай, как наш соловей поет, слышишь? Он который год у нас в крыжовнике гнездо вьет со своей подружкой, а мы от них котов отгоняем. Поэтому для нас он всё лето поет! Извини — что ты сказал?

Сашеньке оставалось только скрипеть зубами.

Бедный мой итальянский муж! Пасту он нам больше не варил, и остаток лета мы спокойно готовили нормальные борщи и котлеты, которые можно разогреть и съесть в любое время суток.

Может, в другое время мы бы и смогли вырастить из этого происшествия какой-нибудь семейный конфликт, но нам было не до того — мы уже ждали Машку. Машку выпросил себе Петька — очень ему хотелось братика или сестричку, и мы согласились, только подождали немного, пока он адаптируется к Италии.

Петька адаптировался не просто быстро, а очень быстро (за два месяца он научился вполне внятно объясняться по-итальянски), а вот Машка заставила себя подождать.

Все первые врачебные процедуры мы проходили в России, даже не переезжая с дачи, — просто съездили раз всей семьей сделать УЗИ, Машка нам помахала из моего живота рукой, чем страшно обрадовала Петю, я сдала разные анализы, врач сказал, что всё хорошо и даже отлично, и мы расслабились до конца лета.

У моей бабушки есть удивительная способность. Всё, что она говорит, сбывается.

Это замечательно, когда надо оценить сложную ситуацию. Для меня, допустим, это сплошная шарада — ничего не понимаю, но стоит ее рассказать бабушке, как она мгновенно отделит зёрна от плевел, вычленит суть, объяснит мотивации и даст прогноз. Вот этот прогноз и сбывается.

Бабушка — высочайшего уровня инженер, это профессиональное: определить функцию и экстраполировать. Если говорить об инженерах человеческих душ — то это тоже к ней.

Обратная сторона этой волшебной медали в том, что если ситуация имеет равные шансы развиваться как в одну, так и в другую сторону, то бабушкин прогноз непременно подтолкнет ее туда, куда бабушка сказала. Примеров тому множество. Никто не понимает, как это работает, — но работает на сто процентов.

Поэтому я так испугалась, когда, рассказав бабушке о том, что собираюсь рожать Петю в роддоме с программой поддержки грудного вскармливания, услышала в ответ:

— Ребенка оставляют маме сразу после родов? И он всё время находится с ней? И кормить, когда захочешь? Это ты что-то выдумываешь, Наташенька, такого роддома быть не может.

По мнению бабушки, Петя должен был родиться в роддоме Грауэрмана (по прописке и по традиции) — но я уже выбрала роддом на 1-й Тверской-Ямской, где восьмидесятилетняя и гениальная врач меня уже видела и в свою программу взяла.

— Бабушка, какой ужас, немедленно возьми обратно что ты сказала! Я же тебя знаю. После твоих слов завтра будет гром среди ясного неба, землетрясение и саранча. Как минимум, в этом роддоме прорвет трубы и обнаружится холерная бацилла — вообще что угодно, только чтобы «такого роддома быть не могло»…

— Пожалуйста, если ты так хочешь. Вряд ли это что-то изменит…

— Бабушка!

— Хорошо-хорошо. Забираю свои слова, — в голосе бабушки слышится явное сомнение. Но сомнение уже не так страшно, как произнесенный вслух вердикт. Это только феечка из Спящей красавицы не умела сказанное слово сделать несказанным, а моя бабушка и это умеет.

Петька появился на свет здоровеньким, и провел все свои первые дни вместе со мной — к нашему общему счастью. Бабушка ко мне в роддом не ходила, ведь если бы я ей рассказала про такую буржуйскую опцию, как посещение младенцев в роддоме, то ее изумления — даже невербального — хватило бы на то, чтобы все эти лавочки немедленно прикрыли. Я решила не рисковать.

— Надо же, как меняется жизнь, — сказала бабушка, когда я уже вернулась домой и всё обстоятельно рассказала. — Мы в наши времена даже и представить себе такого не могли. Ты молодец, что настояла на своем и меня не послушалась.

Когда подошла пора рожать Машу, я, конечно, была уверена, что в стране с развитой современной медициной никто меня не заставит рожать как в бабушкины времена в СССР, — но в Италии все, к кому я обращалась, даже представить себе не могли, чтобы детей держали вместе с мамами.

— Зачем вам это? После родов надо отдохнуть и прийти в себя. И потом, такого просто не бывает!

К счастью, это говорила не моя бабушка, а значит, роддому, который я искала, не грозила ни внезапная точечная бомбардировка, ни черная оспа. Он точно где-то был, причем именно такой, как я хотела, мне просто надо было его найти.

Очевидно, мне не хватало нужной терминологии. И она нашлась.

Всё дело в том, что обычная советская практика называется здесь «традиционной» (я всё еще не готова к мысли, что традиции в СССР и в капиталистической Европе могли быть одинаковыми), а программа, которую я искала, оказалась «альтернативной».

«Chi cerca trova» — «кто ищет, тот найдет». Нашелся и для меня «Centro Nascita Alternativo» — «Альтернативный родильный центр», в котором практиковали альтернативные экспериментальные (не хватало только слова «экстремальные») натуральные роды. Когда я пришла туда знакомиться, мне с некоторым вызовом рассказали всё, что я хотела услышать, — что они никого не заставляют делать кесарево, не тащат детей из мам щипцами, и что новорожденные остаются с мамой. Когда оказалось, что убеждать меня не надо и сомнений у меня никаких нет, на меня посмотрели несколько недоверчиво. Видимо, привыкли доказывать в жестокой полемике право на существование своего «альтернативного», «экспериментального» родильного центра, практикующего натуральные роды.

Маша пришла в этот мир так же счастливо, как и Петя.

Хотя я подозреваю, что моя бабушка в глубине души все-таки сожалеет, что мои дети не родились в роддоме имени Грауэрмана.

Я часто думаю, что между тем, что я ощущаю, и тем, как я должна себя чувствовать, есть какое-то несоответствие. Мои московские друзья проклинают ноябрьские дожди, метро, пробки, — а я шагаю каждый день по сухим средневековым мостовым и щурюсь на солнце.

Меня уверяют, что я живу в раю, и я соглашаюсь, хотя это совсем не похоже на рай. Но я киваю и улыбаюсь: потому что мы с Сандро больше не живем в разлуке, не считаем дни, не проклинаем бюрократов и не ждем с замиранием сердца визы или развода.

Мы просыпаемся вместе.