Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Депрессия — это тьма и ледяная вода, сковывающая постепенно жизнь и замораживающая её.

Депрессия — это дементоры.

Это прямой родственник смерти. Не физической, а психической.

А какая разница? Кому сдалось твоё красивое живое тело, если душа в нём погибает? Психически умереть тоже можно. Или заболеть.

Быть может, в действительности эпизодов было и больше, но я те, другие эпизоды, что называется, перенесла на ногах. А были два, когда я признала своё поражение в схватке с жизненными обстоятельствами. И сдалась антидепрессантам. И правильно сделала.

Оба моих эпизода были связаны с «качелями» в абьюзивных отношениях. Меня в этих отношениях слишком сильно бросало из коротких, в несколько дней, но очень интенсивных периодов эйфории в долгие, беспросветные периоды неприкаянности и всё нарастающего абьюза. И так — до эскалации конфликта, до драматического болезненного расставания.

А потом — через паузу, которая представляла собой полный обрыв связи и блокировки во всех мессенджерах, — снова эйфория и ренессанс отношений.

Эта изматывающая практика сводит с ума и высасывает силы постепенно. С каждой спиралью, с каждым качем всё больше дестабилизируя твоё представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Депрессии приходились на периоды, когда после очередного сладкого, «медового» месяца, наполненного признаниями и обещаниями, наступал холод. А затем — вполне реальное расставание.

Вопрос: насколько же вообще реальным было такое циклическое расставание, если потом весь сценарий повторялся из раза в раз?

Ответ: абсолютно реальным. В том-то и проблема. Это нарциссический абьюз. Его жертва как бы подключается к весьма причудливым перепадам, к циклам чужой психики и живёт в них вынужденно, не вполне понимая, что именно с ней происходит и почему. Не контролируя эти процессы, но участвуя в них всецело. Это игра, в которой у тебя нет права на выход.

Утешения в духе «да всё это сто раз уже было» для меня не работали. Я каждый раз падала на дно колодца.

В более здоровых отношениях ты переживаешь разрыв один раз, это болезненно, но жить дальше можно. Ты вылечиваешься от травмы постепенно.

В созависимых ты становишься покорным роботом Долорес Абернати из сериала «Westworld», с которой снова и снова жестоко расправляются, а потом стирают память. И она опять улыбается новому дню.

Я была Долорес Абернати.

Первый признак моего личного срыва начинался с конкретно той секунды, когда я понимала, что всё, оно меня скосило и яд насилия снова попал в организм.

Допустим, это реальная ссора, или очень плохой разговор, который не приводит к пониманию и примирению, или токсичные слова даже в переписке. И после этих слов ты — словно раненая, с пулей под ребром. Кровь струится сквозь пальцы, зажимающие рану. Розовая пена струится вниз по Самотёчной.

Обычно начало депрессии ощущалось как сжатие желудка, превращение его в очаг дикого напряжения. Я уже знала, что меня ждёт вслед за такой ссорой.

Собственно, депрессия характеризуется для меня возможностью или невозможностью расслабить этот очаг. Эту мышцу. Из дикого напряжения в желудке и ниже до самых пяток моментально рождалась и могла продолжаться месяцами целая симфония состояний.

Если переводить на доступный язык эзотерики, то у меня при депрессии отключались, немели три, а иногда и четыре нижние чакры.

Первая — связь с землёй и ощущение уверенности в себе, стабильности, буквально — стояния на ногах. При депрессии кажется, что ты валишься с ног, еле прикасаешься к асфальту.

Выключается или, наоборот, дико заводится, выводится из состояния покоя сексуальная чакра у основания позвоночника. Сжатие, перенапряжение, утомление — как от спорта — и невозможность при этом отдохнуть. Быстро входишь в состояние работы на износ. Отсюда через день-два депрессии наступает огромная усталость.

Тогда обычно спрашивают: «Слушай, чего такая грустная? Приезжай к нам в бар выпить?»

«Сорри, у меня нет сил», — отвечаешь ты.

Откуда им взяться?

Хочется полежать под одеялом. Как после активного спорта. Только вот перевести дух всё равно не получится.

Третья область, которая отключится, — для меня самое слабое место при депрессии. В области, собственно, живота. Это чакра пищеварения и восприятия физического мира. У меня сильнее всего отключалось тут.

С первой же секунды, когда я ощущала, что захожу на новый круг насилия в отношениях, я не могла больше есть.

Тебе когда-нибудь приходилось волноваться перед выходом на сцену? А хотелось в этот миг заточить отбивную с салатом? Едва ли. А после выступления хотелось? Да, вполне, очень классно после пережитого акта напряжения психики как следует поесть.

А теперь представь себе, что вот эта штука, когда не хочется отбивную, длится неделями. И не отпускает. Несмотря на то что объективно уже должен быть голод, ты обязана хотеть есть, но ты не хочешь.

Ты в лучшем случае заставляешь себя есть супы и котлеты, а они — бумажные на вкус. Первый эффект от антидепрессантов так и описывается: «Твоё любимое мороженое снова станет вкусным».

Я и сейчас тестирую спокойствие своего внутреннего мира по мороженому. Любишь мороженое — значит, всё нормально. Мороженое не приносит ни капли радости — значит, беда.

Минус два килограмма, минус три, пять. А семь не хочешь? А десять? В периоды острых депрессий я худела до костей за пару недель и выглядела, как мне казалось, интересно и трагично. Делала селфи с загадочными хештегами и выкладывала их в инстаграм.

Теперь, когда я вижу такие таинственные одинокие селфи, я понимаю: человеку плохо. Моя подружка А. видела меня в этих состояниях ещё до своего отъезда в Нью-Йорк, она меня тогда называла «акулка», потому что у меня очень торчали скулы.

Ты ещё тут? Слушай.

Если всё будет совсем плохо, то забарахлит ещё и выше желудка, там, где сердце. Если не сломается, то будет всё время бешено колотиться, ему будет тяжело тащить на тросе эту колонну заглохших автомобилей. Те области твоего психосоматического здоровья, у которых слетели «настройки».

Я почему-то всегда жалела себя в этом месте. «Как бьётся сердце, надо же». «Сердце сейчас выскочит из груди». «А сердце-то как колотится, значит, я живу». Когда ощущения достигали области сердца, я начинала за себя переживать. А способность переживать за себя — признак здоровья. То есть в области чувств разрушительная сила моей депрессии и останавливалась. Взрывная волна достигала этой зоны.

В первый раз, когда меня захлестнула такая депрессия, у меня ещё не было постоянного психотерапевта. И я буквально приползла тогда к незнакомому психотерапевту, которого мне порекомендовала коллега.