Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Это был очень уважаемый и известный в профессиональных кругах человек с массой дипломов на стенах. Ему нравилось сообщать мне, какие звёзды российского театра и кино прошли через его кабинет. Мне было всё равно, что он говорит. Я хотела, чтобы он помог мне. Я поняла тогда, что у меня не получается больше привести себя в порядок самостоятельно. Я плакала, плакала и плакала. Я не ела, не ела и не ела. При этом каким-то образом я всё ещё умудрялась оставаться мамой и работать журналисткой. Наверное, весь остаток моего ресурса уходил на эти две роли.

Тот терапевт и правда спас меня. Довольно грубым, но действенным способом. Он прописал мне какое-то сильное успокоительное с четвертинкой таблетки антидепрессанта. Через две недели после начала приёма я наконец-то смогла сделать вдох и расслабиться.

Помню, я сидела после работы в японском кафе и впервые за долгие месяцы испытывала наслаждение. Я себе нравилась. Я крутая, я в деловом костюме, я стала боссом на работе, у меня даже есть подчинённые. После долгого делового дня я ем свои самые любимые суши, я оплачиваю их деньгами, которые сама заработала. Это был очень примитивный кайф. Но как мне было хорошо, когда я его ощутила. Тогда антидепрессанты помогли мне выбраться из ледяного колодца месяца за два с половиной.

Во второй раз меня снова очень сильно закрутило уже после официального развода. Который ничего не значил в тех отношениях, он ни к чему не привёл. Это была одна из версий псевдорасставания. Я была бы благодарна за обыкновенный развод, глухой и грубый финал. Но я, к своему ужасу, понимала, что это не развод, а очередной кружок спирали, после которого мне будет предложено всё простить.

Тогда к описанной выше картине депрессии добавилась ещё и бессонница.

Да какая бессонница! Я испугалась её раз и навсегда. С тех пор я осознала, что с нарушением сна шутки очень плохи и опасны. К тому времени у меня уже была постоянная психотерапевтка, она знала мою историю, мою динамику, а я знала, что даже в самой тяжёлой ситуации я смогу на неё опереться.

Это она поняла, что дела мои были плохи.

Когда на третью ночь без сна мне стало страшно. Когда вся вот эта романтика — «отстаньте, у меня бессонница, я потеряла сон» — ушла напрочь. Я клала голову на подушку, понимая, что безумно устала, я не спала к тому моменту около семидесяти часов. Вроде как выключалась, но через несколько секунд меня вышвыривало из дрёмы — я просыпалась на резком вдохе. Подсознание натыкалось на образ с таким тревожным зарядом, что я вскакивала в постели, как от кошмара. Так повторялось раз пятнадцать, и ночь прошла, так и не подарив мне сон.

Помню, после той страшной третьей ночи бессонницы я довезла своё тело до кабинета и терапевтка спросила меня: «По шкале, где 1 — хорошее самочувствие, а 10 — это совсем невмоготу, вы сейчас где?» Я говорю: «9».

Мне помогло тогда снотворное, которое действует как общий наркоз. Говорят, оно вредное, я использовала его дня три, но тогда я наконец-то отдохнула. Это было животное удовольствие. Сон. Утро после снотворного я до сих пор вспоминаю с облегчением.

Одновременно я начала курс антидепрессанта, который тоже регулировал сон, но более деликатно и через накопительный эффект. Это лечение депрессии было гораздо более мягким, чем в первый раз. Через три недели я утопала в ощущении благодарности за то, что выбралась из персонального ада.

Кому я была благодарна?

Себе.

Я научилась выходить из состояний, которые прежде отнимали у меня по полгода.

На меня работал мой же опыт. Депрессия больше не была для меня пугающей неизвестностью. Я умела её предвидеть и устранять.

Я знала заранее, что у меня начнётся депрессия после развода, после очередного расставания и ссоры. Боролась с ней сразу тяжёлой артиллерией. Антидепрессанты, работа, строгий режим питания, строгий режим спортивных занятий для выброса эндорфинов и практика перехода в другую социальную среду. Я постепенно переставала общаться с людьми, которые поддерживали абьюз в моей семье или закрывали на него глаза. Я рвала связи с общими друзьями.

Ни разу не прикасалась к антидепрессантам с тех пор.

Были моменты очень большой тревоги. У меня случались кошмарные сны, бессонницы, беспокойства. Психика не вылечивается моментально. Но так сильно — когда системы жизнеобеспечения одна за другой отключаются — меня больше ни разу не скручивало.

Мне очень помогла психотерапия. Опыт контроля за своим состоянием.

Каждый раз, когда во время или после сессий у меня повышалась тревожность, моя терапевтка помогала мне двигаться вперёд, не бояться. Она говорила мне, что я справлюсь на этот раз сама, что это не депрессия у меня, а интенсивная работа психики. Через печаль, через моменты очень горестных озарений и проживаний наиболее тяжёлых и важных моментов из прошлого.

Финал, катарсис моей психотерапии совпал с началом 2016 года, когда умер Дэвид Боуи, потом я потеряла кольцо в уборной на работе, а потом — улетела в Нью-Йорк навестить мою подружку А. и встретила Д.

Со временем я действительно вырвалась из созависимых отношений и абьюза. Резким рывком, очень мощным волевым движением, на который накопился к тому времени ресурс.

Какой ресурс?

Гнев.

Благодаря психотерапии во мне накопился гнев и умение относиться с эмпатией к себе. Вначале решительное действие, и только потом — постепенно — моя психика перестраивалась. Я ушла очень далеко от своих привычных моделей поведения, от заводских, так сказать, настроек. Проснулась. Училась правильно обращаться с собой. Как будто читала сама к себе инструкцию. Узнавала, как устроена именно моя психосоматика. Издалека чуяла состояния, когда кто-то вгонял меня в ложную тревогу, пытался искажать моё восприятие, указывал мне, что я должна ощущать, дурил мне голову своими проекциями. Я избегала теперь любых состояний, связанных с «пережатым» желудком. Кроме разве что публичных выступлений и выходов в прямой эфир. Но это работа, это совсем другое.

Я всегда занимаюсь хотя бы каким-нибудь спортом, но больше всего мне нравится динамичная, мощная йога. Это — чтобы копить собственные силы, ресурс, мне нельзя быть слабой. Я не курю, я осторожна с алкоголем, я слежу за питанием.

Я и по-прежнему боюсь двух штук: когда от нервов худеешь до костей и когда не спишь. Если эти состояния только начинают подкрадываться ко мне, я моментально бью тревогу. Надо что-то менять в образе жизни.

Поэтому я называю Нью-Йорк рехабом.

Но это мог быть любой другой город. Если бы именно в нём я познала свободу быть собой.

Сегодня, когда я ехала в метро от океана домой, на одной из маленьких бруклинских станций в вагон зашла девушка, которая сразу привлекла к себе моё внимание.