Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

А пса — когда мы с тем, с кем развелись, в очередной раз пытались восстановиться. Щенок был символом той тщетной попытки, какого-то витка нашей гипотетической новой жизни, которой не суждено было состояться.

Вот такие два полюса судьбы в двух невинных пушистых душах.

Кот Нарцисс, Нарик, полосатый и беспородный, замурлыкивал пробоины в душе.

А восхитительный породистый бернский зенненхунд Феникс, Федя, символизировал бессмысленную, но трогательную надежду на то, что даже самые жёсткие жизненные обстоятельства можно наладить. На самом деле — нельзя.

Кота — трёхмесячного и когтистого — мне подарила моя подружка А. прямо перед своим отъездом в Нью-Йорк.

Пса мы покупали сами где-то в недрах Железнодорожного.

Но если собака в основном требовала только заботы, энергии и игр, то кот был постарше и потому успел на наших глазах вырасти в чудесное преданное существо, которое по-настоящему лечило душу.

Это был добрый дух, который приходил ко мне под бок в самые тёмные ночи, растил мою дочь и тоннами безвозмездно дарил те ощущения, которых и не хватало, — ласку и покой.

Никогда прежде у меня не было кота. Более того, я считала себя собачницей и презирала кошек, но Нарцисс полностью изменил моё представление об этих зверях и сыграл в жизни важную роль.

В моих текстах о депрессии и одиночестве часто встречается полосатый кот.

А когда мы уехали в Нью-Йорк — внезапно и резко, — звери остались в Москве. Пёс потом отправился жить к моему папе за город, а Нарцисса забрала подруга. Мы не смогли их перевезти, в жизни слишком много всего поменялось разом. Я грущу, когда вижу их фото. Они были нашими алебрихес, так в мексиканской культуре называются фантастические звери-проводники. Они есть в мультике «Тайна Коко», там как раз — пёс и кот.

Наши алебрихес довольно хорошо живут в Москве. Нарцисс стал толстым, но он по-прежнему очень неравнодушный к людям. Федя вырос в грозную и высокомерную бернскую овчарку, которой любуется весь посёлок, но, говорят, он всё ещё играет с кошками, а они его не боятся.

А Нью-Йорк оказался городом собак, и я постоянно представляла в нём Федю.

Собаки в Нью-Йорке — настоящие короли жизни. Способ самореализации, элемент моды, мастхэв, тренд, атрибут достойной жизни, символ стабильности, предмет роскоши и чёрт-те что ещё.

К тебе едва ли кто-то обратится со словами: «Ой, бедняжка, до сих пор не родила ребёнка!» Но тебе могут горячо рекомендовать немедленно обзавестись щенком.

Для собак здесь создана целая инфраструктура, и она не хуже чем для детей. Может, и лучше.

Почти в каждом крохотном сквере — собачья площадка, в ней — отдельные питьевые фонтаны для зверей. С псами почти всегда можно в кафе, им выносят миски и лакомства. В подвале нашего дома оказался грум-салон, игровая комната для домашних животных и служба дневного выгула, которая нужна, когда хозяева на работе. В квартале от нас — детский сад для собак.

Собаки ухоженны. Они благоухают и сияют, педикюр их всегда свеж, а шерсть только что из-под увлажняющей маски, у них — ботоксы, пилинги, витаминные уколы, массажи горячими камнями, иглоукалывание, майндфулнесс и остеопаты. Такого количества бесстыже довольных собачьих морд я не видела никогда.

Есть собачьи клубы, собачьи ивенты, отдельный хеллоуин-парад для собак и пасхальная охота на кроликов. Хочешь увидеть настоящих ньюйоркеров — заведи себе любую псину и отправляйся в шесть утра в Центральный парк.

Там можно встретить какого-нибудь редактора «New York Times» или культового режиссёра, писателя, актёра, политика, финансиста, продюсера, телезвезду. С собакой. Через собак налаживают связи и перекидывают социальные мосты.

Но я тосковала именно по Феде. И по Нарциссу. Может быть, когда-нибудь мы их всё-таки заберём.

Чтобы справляться с печалью по нашим животным, мы с С. гладили всех знакомых собак и ходили в котокафе на улице Атлантик после того, как я забирала её из школы. Иногда перед походом к котикам мы забегали в кафе «Ну-Ну» на чашку горячего шоколада.

Котокафе представляло собой заведение, специально созданное для того, чтобы люди, у которых сейчас по каким-то причинам нет питомца, приходили и гладили зверей.

Вход стоил пять долларов. Деньги, собранные с глажки котов, отправлялись на содержание кошачьих приютов Бруклина.

Все коты там были бывшими дворовыми прощелыгами, у многих были оторваны уши, но это были шрамы прошлого, сегодня они сыты, расслаблены и довольны бытием.

Разговор о том, что Нью-Йорк — город собак, хозяйка этого странного заведения не поддерживала. Она считала, что в городе полно мяукающих. Но я их почти не видела.

Я думала, что встречу в котокафе только полоумных, но нет. В тактильном контакте со зверями нуждались совершенно обыкновенные горожане. Это была кототерапия. И да, она мне тоже по-своему помогала.

Нелюбовь — это тоже опыт. Он научит тебя черпать энергию из самой себя, ни одна другая школа не гарантирует тебе этих знаний.

Их не предоставят ни в Гарварде, ни в Принстоне, ни даже в Корнелльском университете, что стоит замком над озером Каюга на севере штата Нью-Йорк, где библиотечные ряды упираются в горизонт. Где когда-то, проживая свою Америку без тебя, учился твой Д.

У тебя начнёт собираться своя библиотека. Эксклюзивная. Этот отрезок пути надо пройти, будто бы один на один с судьбой, с холодными звёздами над головой, с шорохом гравия под ногами, со стуком дождя о стекло. Ни мама тебе не станет советчиком, ни подруга, ни учительница музыки.

Нелюбовь — это знания о том, что даже если он не возьмёт сегодня трубку в ответ на твой трепетный, ласковый, полный нежности звонок. Полный нужности сигнал… То только Москва тебе станет собеседницей на эту ночь. Вижу глаза твои, в которых отражается вечерний город, и корабль плывёт по реке мимо Кремля.

Знания о том, что даже если в твой адрес сегодня будут пущены самые злые, острые как стрелы слова. Пущены тем, кто должен был говорить с тобой только о солнце… То это ещё не значит, что они, стрелы, действительно проткнут твою кожу в области левой груди.

Екатерининский пруд тебе будет защитником на эту ночь. Рядом с Театром Российской армии. Спустишься к нему, когда все спят, умоешься его студёной водой от злых заклинаний, и они не проникнут в кровь.

Знания о том, что, даже если он поднимет руку на тебя, даже если ты узнаешь, каково это — когда любимое тобой тело становится по-звериному сильным, и удар его, прыжок его, оскал его, пинок его направлен на тебя и ты лежишь уже полтора часа на полу, боясь даже пошевелиться после того, что случилось… Даже это не значит, что травма твоя неизбывна, что она определяет твою жизнь.