Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Она — старые сбрендившие механические часы, у которых все стрелки идут в разные стороны с дикой скоростью и кукушка не затыкается.

Она впала в неконтролируемую ярость, она покраснела, она схватила ребёнка за руку и потащила её к выходу из гостей. Милые и расслабленные люди, которые находились вокруг, спрашивали, что случилось, а ребёнок недоумевал. Почему так резко ушли?

А ей было трудно дышать, мир вокруг стал картонным и плоским, лица прохожих на улице вытянулись в страшные лошадиные морды, и она обнаружила себя в панической атаке.

И вот он, газлайтинг. Она в панической атаке, а в спину её догоняет эсэмэс: «Чего ты опять истеришь?!»

А она… Она не то что не истерила, она буквально погибала в этот момент. Падала Алисой в пропасть, которая никак не кончалась. На улице ей хватило самообладания привести себя в порядок, она купила холодной воды и посидела на лавке. Полежала. С ребёнком. А потом она поняла, что ущерб наносился её психике. Не судьбе, не шкале ценностей и представлению о том, как должна складываться жизнь, а психике. Здоровью. Она почувствовала, в какой зоне находится. Результат отношений, в которых она тогда жила, — это приглашение в ещё одну, новую депрессию, на этот раз уже с паническими атаками.

Она шла после того эпизода домой, она держала дочку за руку, и повсюду, из каждой дыры играл Дэвид Боуи. Потому что той ночью он умер в своей нью-йоркской квартире от рака. Весь мир пел его грустным голосом. А она рыдала. Ей было очень жалко себя. Так начинался 2016 год.

На следующее утро она сидела на балконе, слепило солнце, у неё была онлайн-сессия психотерапии, и она плакала так сильно, что мозг болел ещё два дня потом. Это было дно.

Через несколько лет в совсем другой части жизни, уже в Америке, в совсем других гостях она невольно вспомнила ту историю.

Когда все гости вдруг напряглись и хозяйка дома сказала: «Ох, к нам едет Эвелина». Она спросила тогда хозяйку дома, в чём расстройство. «Что за Эвелина?» А ей ответили: «Ну, ты сама увидишь. Эвелина — очень тяжёлый человек, у неё, видимо, съехала крыша от неудачной личной жизни». И ей коротко рассказали биографию Эвелины, которая представляла собой такое же точно постоянное насильственное переключение режимов из эйфории в лёд и обратно.

И вот приехала та Эвелина… Русская американка. Ухоженная, обеспеченная, увешанная атрибутами успеха. И при этом какая-то невероятно несчастная.

Внешне она была похожа на Круэллу Девиль с всклокоченными волосами из мультика «101 далматинец», при ней было двое бледных нервных детей. Она, кстати, была ещё вполне молодой, но действительно словно немного не в себе. Она бросала бешеные острые взгляды во все стороны, пугающе таращила глаза, словно выискивая, на кого обрушить своё негодование. Её как будто постоянно било током прямо изнутри. Она обращалась с неуместными резкими репликами к каждому человеку в комнате. И много — да нет, постоянно — говорила о своём муже. Спустя два часа она уже кричала в гневе на поляне около дома.

Описание получилось комичным. Пожалуй, даже мизогинным. Хочется повесить ярлык «истеричка».

Но Эвелина была обыкновенной женщиной, которую много лет методично загоняли в угол. Она была матерью. Женой. Которая попалась в ловушку нарциссического абьюза и своих же принципов.

Детям нужен отец, например.

Жене нужен муж, например.

Семье нужны компромиссы.

Виноваты всегда двое.

Женщина отвечает за климат в семье.

Увидев эту странную сцену в гостях, через несколько лет после своего собственного расставания, она поняла, что если бы позволила когда-то абьюзу продлиться, то превратилась бы постепенно в Эвелину. У которой съехала крыша от личной жизни, и все об этом знают.

Психотерапевтка говорила позже, что тот эпизод с репликой «да мы в разводе давно» в день смерти Дэвида Боуи был далеко не самым страшным в её истории. Но то, что она его отлично запомнила, выделяло его на фоне других. В тот момент у неё проснулось сочувствие к себе. Наконец-то. Вес накопленного опыта потянул вниз. Она начала тонуть.

Но благодаря психотерапии она не утонула в очередном депрессивном эпизоде, а смогла понять, что именно с ней происходило, не пугаться той панической атаки слишком сильно. Не ругать себя. Плакать и жалеть себя. И она плакала и жалела, вспоминала себя тринадцатилетнюю, которая мечтала совсем о другом, которая хотела делить с кем-то наушники и слушать «Radiohead».

Она не боялась быть уязвимой, обиженной, разочарованной. Горевать было грустно. И важно.

А спустя месяц она забыла кольцо в уборной на работе, а потом полетела к подруге в Нью-Йорк и встретила там школьного друга.

Открытость, умение не отрицать свои эмоции, принимать себя вместе с тем отчаянием, с той обидой, с той панической атакой — всё это позволило разглядеть в результате самое главное.

И морок начал проходить. Семь лет качелей, пять лет психотерапии. Она не смеётся над женщинами, похожими на Круэллу Девиль, особенно если при них мужья в нарочито приподнятом настроении. Она не задаёт другим женщинам вопросы в духе «почему она от него не ушла сразу?». Женщины — сёстры в этом бессилии, в этой силе.

Понять механику, по которой работает абьюз, — это годы. Годы срывов, жутких обломов, ненависти к себе, ужаса от себя, боли.

В тот период — как раз под занавес, когда умер Боуи, — она была в ужасе от себя. Именно от себя, не от кого-то ещё.

На крючках «медовых месяцев» в таких отношениях можно провисеть всю жизнь. Так и не осознав, что твои силы украли. Так и не найдя в себе ресурса как следует рассердиться.

Не слушай тех, кто говорит, что страшно взрослеть. Тебя обманывают.

Не слушай мужчин, которые пугают тебя уходами к юным любовницам.

Выключай рекламу, где тебя заставляют испытывать стыд за своё тело. Не слушай знакомых тётушек, которые шепчут тебе на ухо про тикающие часики. Ты сама распределяешь время своей жизни и ход судьбы.

Шли к чёрту подруг, которые, оглядывая твои носогубные складки, констатируют: возраст.

Не удаляй фотошопом морщины у уголков глаз. Они важные. Они про то, как ты смеёшься. Как ты жмуришься, занимаясь сексом. Как именно ты получаешь оргазм.

Да, возраст.

Твой багаж. Твои симпатичные чемоданы.

Взрослеть шикарно. Становишься мощной, волевой, решительной.

Могла ли ты мечтать о таком самоощущении в восемнадцать лет, например? Сегодня я нашла свою фотографию на стыке первого и второго курсов, мне там как раз столько. Колючая, резкая, не умеющая выразить ничего.

Я тогда каждые выходные выбирала флуоресцентные цвета и устремлялась на рейв, где, улетая в космос, отрывалась от реальности. Я делала это потому, что не умела справляться с жизненными вызовами. Мне надо было от них бежать, и судьба охотно подбрасывала возможность.