Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

С тех пор я не очень люблю быть безумно худой, у меня это ассоциируется на рефлекторном уровне с отчаянием.

Я иногда сильно сутулюсь, мне периодически приходится сбрасывать вес, я регулярно занимаюсь йогой, чтобы держать не только тело, но и дух в сильном, собранном состоянии.

Но при этом я никогда так жадно, хищно и бесстыже не наслаждалась своим телом. Каким есть.

Возможно, в шестнадцать я была нежнее, а в двадцать пять — худее, но я абсолютно не умела получать от тела удовольствие. Секс — это вначале путь к себе и только потом — к другому.

Ощущение подлинности пришло теперь, когда я совершенно не идеальна с точки зрения глянцевого стандарта.

Эта версия себя мне нравится. А раньше мне всегда нужны были отражения в чужих зрачках. Я искала соответствия идеалам. Я пыталась сживаться с неприемлемым для себя миропониманием.

А теперь если это недовольство, неприятие, самораздражение стучатся в мою дверь, то я их не пускаю.

Я люблю каждый шрам на своём теле, так как шрамы — физические метафоры опыта и травм, которые остаются в памяти, но перестают влиять на чувства. Мне нравятся отросшие волосы естественного каштанового оттенка. Я наслаждаюсь уверенностью движений. Это всё моё персональное, и другого у меня не будет.

В Америке я узнала слово self-acceptance, принятие, самотерпимость, умение не мучить себя оцениванием, словно мясо на рынке.

Отстать от себя.

Оставить себя в покое.

Дать себе жить.

Раздеться догола и встать перед зеркалом во весь рост.

Смотреть и хвалить каждую часть тела.

Ноги, которые всю жизнь — с детства — носят тебя по миру.

Руки, которыми ты поднимаешь сумки с едой, готовишь, пишешь, крутишь баранку, гладишь спину ребёнка, прикасаешься к колючей щеке мужчины.

Грудь, которая была когда-то детской и плоской, потом стала девичьей, потом женской и материнской, грандиозным космическим кораблём, в ней будет молоко.

Живот. Который тысячу раз сжимался от страха, когда подступала тревога. Когда побеждала депрессия.

Который болел в детстве от смеха, когда безостановочно шутил старший брат.

Который растянулся шариком, когда вынашивала дочку, а потом послушно встал на место.

Бледная ли, загорелая ли, в веснушках ли или с румянцем от мороза, юная или в возрасте, с родимым пятном на бедре и со шрамом под ребром.

Не ругать.

Не изнурять себя злыми диетами. Не обижать безликими одеждами.

Смотреть на себя во все глаза и осознавать: я, моё, любимое, нужное, важное, какое есть.

Нежно — он сидит на самолётном сиденье за твоей спиной, ты его не видишь, но знаешь: айфон освещает глаза, он, как всегда, читает, вы снова летите домой, в Нью-Йорк. Путешествие по Нью-Мексико и Колорадо удалось.

Тихо — в самом мрачном чулане души достать с дальней полки ту жуткую шкатулку, куда ты запихнула в панике тёмные воспоминания… Открыть и в ошеломлении осознать: а там ничего больше и нет, только засохший мотылёк на дне коробки.

Тревожно — лететь сквозь материк Северная Америка в ночи, пронзая стрелой самолёта грозу. Когда далёкие кучерявые облака озаряются вспышками золотых молний и ты, словно ребёнок, прилипла к иллюминатору.

Трогательно — в Нью-Йорке, дома, вас ждёт приёмная семья: рыбка размером со спичечный коробок и безмолвный куст жасмина в горшке; трудно было организовать себе более невыразительных домочадцев, но мы их любим.

Музыкально — пьянющие после джин-тоников, бредёте по жаркому ночному Сохо с концерта изумительных безбашенных «Deer Hunter», это неважно, в каком возрасте ощущать себя дураком с распахнутым настежь сердцем.

Ласково — после душного и влажного нью-йоркского летнего дня поймать первый вечерний прохладный ветерок на коже, на тебе тёмно-розовое платье с самыми тонкими на свете бретельками, вы идёте с ним ужинать в тот крошечный тосканский ресторан в помещении бывшей аптеки.

Важно — знать, что тревоги и горести больше не проникают в твоё сердце так легко, пойди заставь тебя теперь просто так сделать модуляцию обратно в минор. И да, тебе понравилась нью-йоркская привычка чуть что расплываться в улыбке.

Нужно — быть мощной в своём оптимизме, верить в лучшее для себя, родных и близких, даже для рыбы и для жасмина, выбрать свет как религию, подобрать ключ к себе, пусть любопытство будет твоё второе высшее, а уверенность — жизненная стратегия. Пусть твоим личным 11 сентября будет теперь считаться только измена самой себе.

И тогда зло не проникнет обратно в твою жизнь, оно оттолкнётся от тебя, как магнит с противоположным зарядом, и сгинет в космосе. Оно и так уже давно отошло в сторону, но тебе до сих пор страшно, и это нормально.

К моменту, когда я встретила в Нью-Йорке своего Д., у меня не должно было оставаться так много доверия к миру. Откуда же взялась готовность?

Нервы были сожжены.

Сердце было измотано.

Кредит доверия к людям — ниже нуля.

Меня не приучали с детства к идее, что от мужчин нужно ждать беды. Скорее, мне, наоборот, всю жизнь внушали, что они — мои главные друзья.

Поэтому я страшно обломалась об обыкновеннейшее мужское предательство. О систематические предательства. О своё глупое доверие, ведущее прямиком в тупик.

Женщин воспитывают в обязательстве непременно выстроить отношения с мужчиной, любой ценой, их по умолчанию ставят ответственными за этот проект.

Оказалось, что такое предательство — классика, а я не знала, что так бывает.

И когда я встретила Д. уже в Америке, у меня от одной только мысли о том, что между нами могут возникнуть отношения, голова пошла кругом.

У меня к тому моменту уже зубы сжимались от злости, от разочарования. В себе. В друзьях. В родных. В мужчинах. С которыми дружила, у которых училась искусству жить, мыслить, чувствовать.

Меня дезориентировал мой же жизненный опыт: получалось, что даже самые умные, интересные, творческие мужчины с возрастом или с течением времени оборачивались домостроевскими демонами, готовыми мучить. Требующими обслуживания. Располагающими правами не ухаживать за детьми, гулять, изменять, сводить с ума и не считаться с тобой. Менять семью, как только предыдущая жена надоест. Никто особо не осудит.

Что с рождением детей в них словно просыпаются все разом дедушки, отцы и дядьки, практиковавшие подавление, насилие и неверность.

И это вроде как нормально для всех. Такой общественный договор.

«Знала же, кого выбирала». Да откуда ж знала-то? На людях нет лейблов.

Я не должна была верить в партнёрские отношения. Но почему-то я ему поверила. Откуда-то во мне нашлось огромное количество созидательной силы.

Я к тому времени была уже в очень глубокой психотерапии, в анализе. Он длился к моменту нашей встречи около пяти лет. Я не останавливалась в этом процессе, даже когда мне было совсем трудно. Я разматывала клубок судьбы у психотерапевта, и я добралась по этой ниточке до возраста тринадцати лет. Возраста, когда у меня внутри словно что-то сломалось.