Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

И я встала и пошла. Мне стало жизненно необходимо узнать, кто этот музыкант и что он играет. Я двигалась навстречу звуку. Первый пролёт, второй, третий, узкая деревянная лестница. Мне никто даже не перегородил проход. Никто не спросил, кто я такая и куда я направляюсь. Куда же испарились все дети?

И вот я утыкаюсь носом в дверь. Боялась: не дай бог оно в записи. Открываю дверь без стука, а там — обыкновенный маленький кабинет музыкалки, и сидит за роялем седовласый мужчина, по возрасту — чуть младше моих родителей, тёмная рубашка, миндалевидный разрез глаз.

Я говорю: «Простите ради бога, что так врываюсь без приглашения, но музыка, которую вы играете… Я — музыкальный человек, но со мной нечасто такое бывает… У меня от неё сердце начало биться в два раза чаще и слёзы на глазах выступили. Что это такое?»

А он говорит: «Вы же по-русски говорите, да?» — и переходит на мой родной язык.

Я, продолжает он, преподаватель сольфеджио и скрипки в этой музыкальной школе, меня зовут Ибрагим, я давно в Америке, уже сорок лет, я учу музыке детей Бруклина, в том числе разучиваю песни на идиш с религиозными евреями района Мидвуд. А вообще я профессор Московской консерватории, музыкант-песенник и композитор, и эта мелодия — тема моего дома, которую я написал ещё мальчиком в четырнадцать лет в родном Душанбе.

И я попросила этого таджикского Филиппа Гласса сыграть мне саундтрек своего детства ещё раз. Только для меня. Я записала эту музыку для сториз.

Честно говоря, его сигаретами. «American Spirit» в жёлтой пачке, и клубы дыма растворяются в осеннем воздухе над Манхэттеном. Ещё Нью-Йорк пахнет виски-скотчем на дне стакана, этот копчёный острый запах, который позже разливается теплом по всем сосудам. Нью-Йорк пахнет самым началом нашей истории.

Нью-Йорк пахнет моими терпкими бергамотовыми «Ле Лабо», которые мерцают весь день разными запахами. Он пахнет апельсиновым лосьоном для рук «Эзоп», пробники с которым выставлены прямо на улице, и мы всегда охотимся за новыми ароматами.

В Ист-Виллидже пахнет свежей краской стрит-арта, в Трайбеке — острой сальсой и кукурузными чипсами, в Сохо — свечами «Сир Трудон», в Чайна-тауне — свежей рыбой, димсамами, острым куриным бульоном.

Солёной карамелью. Пиццей с артишоками. Мусором вперемешку с духами. Смешно, как все зажимают носы, проходя мимо чёрных пластиковых мешков, сброшенных прямо вдоль улиц. Однажды за ними приедет огромный грузовик, и парни с крепкими руками покидают отходы большого города внутрь и увезут в никуда.

Нью-Йорк пахнет жуткими дешёвыми хот-догами и дымом, который периодически валит из крошечных уличных палаток. Типичная паранойя жителя мегаполиса — попасть в «облако» хот-догов, провонять сосисками и костром. Бегу сквозь хот-дог-облако и влетаю в эффектный белый дым из канализации, сделай мне фотку для инстаграма.

Смотри ещё сохрани укладку при здешних ветрах и внезапных дождиках. Ближе к выходным пахнет алкоголем, пóтом, пахнет сексом, который ни к чему не приведёт. Который вспыхнет взаимным притяжением в каком-нибудь там подвальном баре Ист-Виллиджа, а к рассвету погаснет, подобно робкой спичке, как только начнётся новый деловой день. Записка, закреплённая магнитом на холодильнике.

Пахнет он и бриошами. И пылью в магазине винила. И пивом на рок-концерте в хипстерском клубе «Le Poisson Rouge», где мы прыгаем под группу «Deer Hunter».

Он пахнет индийскими благовониями, когда идёшь по даунтауну Бруклина в сторону воды. Он пахнет бомжами и марихуаной.

Как мелодия того композитора Ибрагима в нашей музыкальной школе. Как хруст зелёного яблока в полдень буднего дня в Центральном парке. Чёрные бусины беличьих глаз уставились из куста.

В тот день я бегала на каблуках пять часов подряд по шумному Сохо и Трайбеке ради съёмки и наконец-то присела на первую попавшуюся лавочку, чтобы вдохнуть и выдохнуть, пар изо рта, финал зимы.

Прохожие смотрят с любопытством: этот оператор со стедикамом, эта репортёрша, громко повторяющая заученный текст, — что они там снимают и для какого канала, когда это покажут в новостях?

Нью-Йорк звучит диалогами с незнакомыми людьми, моими вежливыми ответами, он поёт смолтоками и приветствиями.

Чирикает воробьём, курлыкает горлицей. Цокает лошадиными копытами по гравию. Нью-Йорк звучит как самая громкая, бескомпромиссная, бензопилой разрезающая реальность сирена пожарной машины. Господи, быстрее бы она проехала.

Я слышу её приближение издалека, минимум за пять кварталов, я заранее закрываю уши пушистыми варежками. И твой голос, мой любимый голос, всё равно исчезает в этом диком вое, ты так бурно рассказывал мне о политике, а теперь только шевелятся твои губы.

Целовать.

Рокот парома, идущего через залив к Уолл-стрит. Сердитые брызги вод Атлантики. Крики наглых чаек на пляже Кони-Айленд. Одна украла у моей дочки чипс прямо из руки.

Смех. Её детский голос. Зазывалы на мюзиклы в районе Таймс-сквер.

Мюзиклы.

Мы идём с дочкой на «Аладдина», мы идём с дочкой на «Однажды на острове», «Короля Льва», «Биттлджуса», «Спанчбоба», «Историю Бронкса», «Гамильтона», «Гарри Поттера». И на «Холодное сердце» — тот самый, песни из которого распевали ещё в Москве.

Глухие и низкие ноты контрабаса во время соло в клубе «Blue Note». Саксофон. Клавиши. Ударные.

Он звучит как россыпь аплодисментов после каждого соло на джазовом концерте. Он звучит как гул и улюлюкание, когда музыканты снова сливаются в бэнд. Я визжу от восторга, у меня снова сядет голос. Звон бокалов.

Он звучит как песенка «Blue Canary» из «Снежного шоу» Славы Полунина, я отвела на него маму, которая приехала навестить нас.

Грохот техно откуда-то из-под земли в ночь с пятницы на субботу. Гитарные рифы музыканта в метро. Неповторимый тембр Келиссы и ласковые интонации Элинор Стейнберг. Гамма до мажор на трубе от нашего соседа сверху.

Мат уличной шпаны. Шипение кофейной машины. Рёв спортивного мотоцикла. Гудок дальнего корабля. Госпелы мистера Уилсона в баптистской церкви. Снова соул Келиссы, потому что я — опять у нас на платформе, хип-хоп Джея Зи и Рахманинов в исполнении доктора Эстер.

Концерт Джеймса Блейка, где я тихо грежу о нашем будущем, положив голову тебе на плечо. Концерт «Massive Attack», где я слушаю песню «Teardrop» и мечтаю о том, каким будет наш с тобой ребёнок, наш сын, который однажды непременно родится в Нью-Йорке.

А ещё Нью-Йорк звучит как китайский акцент мистера Питера. Как мог учитель английского как иностранного говорить с таким ярко выраженным акцентом, да ещё и делать так много ошибок? Загадка!

В этом было что-то комичное. Он должен был ставить ученикам начальной школы, где училась С., речь, но он делал это настолько потрясающе коряво, что это обескураживало и почему-то очаровывало тоже.